ему нужна опека, если он месяцами обходится без воды, а питаться может одними колючками. Днём он аккумулирует тепло, а холодной ночью его использует. Ну, плюнет иногда в сердцах на кого-нибудь, но это же от чистого сердца. Благороднейшее животное.
У входного проёма в пирамиду Хеопса сидел надзиратель в голубой форменной рубашке.
— Как ты думаешь, Валера, — спросил я у старпома, — вход в пирамиду платный?
— Ахмед сказал, что нет. Выход может быть платным. Ты же видишь, что они тут творят.
Пока мы стояли, чтобы убедиться, что на выходе служитель денег не берёт, к нам сбоку подошёл интеллигентного вида египтянин и предложил рассказать всё, что известно на сегодняшний день о пирамиде, в которую мы вознамерились войти. Валера сразу спросил о цене.
— О! Я возьму всего пять долларов.
— С каждого? — предусмотрительно спросил мой сын.
— Нет, нет. Весь мой рассказ будет стоить именно пять долларов. А сколько человек меня будет слушать, не имеет значения.
— Пусть говорит, — решил Валера, — этот вроде внушает доверие. На нём и рубашка форменная. Правда, штаны зелёные малость подкачали, но ничего — посмотрим, что он нам наговорит на эту сумму.
— А со ста у тебя сдача будет? — спросил я, чувствуя, что здесь нужно иметь мелкие купюры.
— Ноу проблем, — улыбнулся добровольный гид и вытащил из кармана довольно толстую пачку замусоленных денег, давая тем самым понять, что говорит правду.
— Верим, — обнадёжил его наш повар Петерис, — валяй, рассказывай нам, кто, зачем и как строил этот погребальный дом.
— Друзья, — начал наш неожиданный гид, — перед нами усыпальница фараона Хеопса — крупнейшая из египетских пирамид, единственное чудо из семи чудес света, сохранившееся до наших дней. Архитектором Великой пирамиды считается визирь и племянник Хеопса. Под его началом работало около 30 тысяч человек. Он также носил титул «управляющий всеми стройками фараона».
— Или начальник стройтреста, — сострил боцман.
— До 1300 года, — невозмутимо продолжил рассказчик, — пирамида являлась самой высокой постройкой на земле…
— А что ты оканчивал? — прервал я рассказ нашего симпатичного араба.
— Факультет журналистики при МГИМО.
— Тогда понятно. Непонятно другое — почему ж тогда не жур-налюкаешь?
— По политическим мотивам. При Анваре Садате пришлось уволиться из газеты «Аль Нил». Теперь прикармливаюсь у пирамид.
— А какая здесь высота? — спросил Петерис, почёсывая затылок.
— А ты на глазок сколько дашь? — задал задачку боцман.
— Метров двести точно будет, — прикинул наш заслуженный кок.
— Глазомер часто обманывает в ту или другую сторону, — внёс коррективы гид, — высота пирамиды почти сто пятьдесят метров. Вход образуют каменные плиты, уложенные в виде арки. Если есть желающие, можете спуститься по наклонному коридору к нижней погребальной камере.
Желающих опять оказалось двое: я и сын, делающий свой первый в жизни рейс.
Боцман, сославшись на проклятие фараонов, остался при своём:
— Лучше туда не спускаться. Подцепишь какую-нибудь их бактерию, она тебя с потрохами и съест потом. Ну их к лешему, этих фараонов. Мне и рассказа хватает за глаза.
Мы спустились с Димой по узкой наклонной шахте длиной не менее ста метров. Под ногами были настелены широкие доски, вместо поручня — тоже доска. Мрак слегка разжижали редкие тусклые лампочки. Приходилось идти на полусогнутых, да ещё пригибать голову. К духу фараона, видимо, иначе не ходят. Воздух — спёрт. Действительно, казалось, что атмосфера осталась здесь со времён возведения пирамиды и древние микробы и бактерии, неизвестные современной медицине, витают в этой прямоугольной и сумрачной погребальной камере. Задерживаться в пустой усыпальнице долго не хотелось.
После этого Ахмед повёз нас на площадь Тахрир в Каирский музей, насчитывающий до 120 тысяч экспонатов из захоронений владык Древнего Египта — наместников бога на земле. Мы бродили по залам среди артефактов. Почти к каждому залу с экспонатами был приставлен служитель в чёрной униформе, похожей на полицейскую.
Наконец дошли до главной реликвии музея — посмертной маски Тутанхамона, усыпанной множеством драгоценных камней. К ней подпускали малыми группами. В главном зале по углам стояли четверо служителей, но какой-то особой египетской породы: статные, корпулентные, с бесстрастными, будто выточенными из чёрного дерева лицами, с холодными всевидящими глазами. Они походили на близнецов, вырубленных из одного ствола. На поясе у каждого, на сдвинутом немного вбок ремне, висел чёрный воронёный пистолет запредельного калибра с отставленной вбок рукояткой, напоминающей толстый торчащий под прямым углом обрубленный сук.
К маске фараона подходили медленно, плавно, как рыбы в аквариуме, чтобы, не приведи Господи, не вызвать каких-либо подозрений со стороны темнокожих стражей, которые, собственно, и казались основной достопримечательностью этого небольшого музейного помещения. Удовлетворив любопытство и переместившись в смежную залу, я остановился посреди в некоторой растерянности — мои коллеги-соплаватели уже успели разбежаться, и я не знал, куда идти дальше. Видимо, уловив мои колебания, ко мне тут же подошёл дородный служитель и с внимательным ласковым выражением лица, показывая пальцем на дверь, за которой хранилась национальная реликвия, поинтересовался:
— Mask good?
— О! Mask is very good!
Служитель удовлетворённо кивнул головой и, подняв вверх указательный палец, с гордостью произнёс:
— Eleven kilograms! Pure gold!
— Eleven kilograms? Fantastic!
— Were are you from? — поинтересовался любопытный служитель. — France?
— Нет, из России. Наш пароход стоит в Александрии. А сюда — на экскурсию.
Было видно по глазам, что служитель ничего не понял. А я, после нескольких встреч на Египетской земле, пребывал в полной уверенности, что здесь все знают русский.
— Руссия, — повторил я.
— Russia? — с некоторым недоверием произнёс он. — Russia is very good, — и повторил жест цезаря, дарующий жизнь гладиатору.
— What town? — задал он контрольный вопрос, чтобы окончательно убедиться в моей искренности.
— Санкт-Петербург, — сразу и без запинки отреагировал я.
Было видно по глазам, что он окончательно поверил:
— Saint-Petersburg — good town! Kairo good?
— Kairo — very good! — с удовольствием отметил я.
Смотритель сглотнул слюну так, будто проглотил кусочек редкого деликатеса. Далее он стал спрашивать, насколько «гут» Гиза, сам Каирский музей, пирамиды, Большой сфинкс. Потом перешёл на личности: начал с короля Фарука. Напомнил, что Гамаль Абдель Насер был Героем Советского Союза. И долго не мог смириться с тем, что Анвар Садат, по моим представлениям, not so good, поскольку все остальные были good, вплоть до Хосни Мубарака. Закончив с египетскими деятелями, он перешёл на наших. Начал почему-то с Горбачёва.
— Gorbachov good?
— Not so good! — возразил я.
Служитель выразил крайнее удивление:
— Gorbachov, Perestroyka — not good?
— Yes, very bad, — подтвердил я.
Служитель сокрушённо покачал головой и не стал продолжать длинный список наших деятелей. Ему было достаточно и Горбачёва. Он отошёл в сторону и время от времени искоса поглядывал
