Сергей Воробьёв
Преломление. Витражи нашей памяти
Они — философы — всматривались в глубину житейского моря, чтобы в ней разглядеть истину, и, конечно, видели там только свои собственные физиономии.
Василий Осипович Ключевский
Наша жизнь похожа на сложный витраж, который по мере прожитых лет складывается в некую умозрительную картину. Весь витраж мы не видим, лишь смутно представляем его ещё не завершённые контуры, а отдельные фрагменты — осколки прошлого — или помним ярко, или смутно, или не помним вовсе.
Таковы причуды нашей памяти: запоминать и фиксировать одно, забывать другое. В результате наш витраж распадается на фрагменты, некоторые из которых документальны, иные основаны на рассказах знакомых и друзей, но попадаются и такие, где вымысел автора играет главную роль.
Иногда попадаются случайные осколки, которые мы можем по-своему склеить или оставить в том виде, в каком они хранятся в наших кладовых.
Итак, загребущей рукой я залезаю в мешок с цветными стекляшками, достаю их на свет Божий, разглядываю, верчу так да эдак, удивляюсь формам и цвету, составляю витраж своей жизни, которому нет названия. Стекляшки будут разложены так, что можно наугад брать любую, поскольку они не сшиты свинцовой жилой. Рассматривать их можно под любым ракурсом, вне всякой очереди, без какой-либо системы — ровно так же, как они составлялись автором. Читатель может сложить их в некую целостную картину. И у каждого она будет своя.
Витраж, благодаря преломлению лучей, освещает нашу жизнь более яркими красками, являясь более выразительным, чем сам оригинал. И самое главное — его нельзя исправить или подретушировать. Всё так, как было задумано, а затем исполнено. Смотреть, видеть, оценивать, думать и сопереживать остаётся читателю.
От автора
Витражи странника Вселенной
вселенная была
до меня и будет
после но пока
она во мне
Вселенная писателя, путешественника, поэта Сергея Воробьёва не во всём, но во многом тождественна той, которая является творением Создателя. В ней наряду с непостижимой безмерностью существует бренность преходящего, мимолётного, прекрасного и ничтожного, ужасного и смешного.
В этой вселенной преломлением света и пространства через призму времени отражены прошлое в отношении к настоящему и будущему, а также человек, перешагнувший экватор двух эпох, предметы окружающего быта, включённые в вопросы Бытия, устремлённого к Иному — Небесному.
Человек — творение Бога, как и сама Вселенная, создан подобным Храму. «Разве вы не знаете, что вы Храм Божий…», — говорит апостол Павел.
Сияние витражей христианского храма уподобляет его Храму Небесному. В солнечном свете, преломлённом разноцветием стёкол, прихожане ощущали отражение Божественного света, объемлющего весь мир. Орган телесного зрения — глаза, а зрения душевного — ум, хранитель нашей памяти.
Так память автора этой книги, лучом творческого озарения проникая в прошлое, манит к себе, переполняет сердце, требуя высказаться, воплотившись в слове.
Витражи рукотворного храма представляют собой отдельные сцены из Ветхого и Нового Завета, эпизоды жития святых, подвиги исторических героев, побеждающих демонов тьмы. Книгами для неграмотных называл их Григорий Великий.
Последовательность заключённых в разные геометрические фигуры отдельных эпизодов строилась не так, как в миниатюрах рукописных книг. Порядок рассматривания — чтения — менялся, часто был произвольным. Именно о таком чтении своих глав-витражей, состоящих из отдельных рассказов, новелл, зарисовок, говорит автор книги: «Рассматривать их можно под любым ракурсом, вне всякой очереди…»
При этом надо отметить, что отдельные сюжеты каждой главы объединены, как правило, одним замыслом, одной темой. Так скрепляет отдельные стёкла витража свинцовая жила.
Первая глава — «Портреты без ретуши» — скреплена темой короткого или более длительного знакомства с современными писателями и поэтами. В описании встреч и бесед с Валерием Поповым, Борисом Орловым, Виктором Пеленягрэ, Алексеем Филимоновым, Михаилом Задорновым, как в сюжетах храмовых витражей, важна не столько документальность, сколько череда впечатлений, которые живы в душе рассказчика по сей день. Хотя всё описанное автором достоверно и подлинно.
Так, от встречи с глубинно-русским человеком — писателем Иваном Васильевым в памяти Сергея Воробьёва, тогда только начинающего прикасаться к словотворчеству, запечатлелись не только уклад дома и образ жизни лауреата двух престижных премий, но и слова мастера литературы: «Если вам суждено стать мастером слова — это ваша судьба, и вы в любом случае добьётесь своего, и кривая вывезет на то место, где вас оценят».
Жизнь одного писателя ушедшей эпохи мистически переплетается с жизнью другого — Сергея Воробьёва, перешагнувшего через экватор двух эпох и нашедшего своё место в литературе Нового времени. Его вселенная размашиста не только во времени, но и в пространстве земного бытия.
Ещё Н. В. Гоголь заметил: «…мир в дороге, а не у пристани…»
Мир на перепутье.
Перепутья автора — это моря и океаны, материки и острова, страны и люди — жизнь во всей её полноте.
«По водам зыбучим» — новая глава книги — приводит читателя в Египет, Сенегал, Марокко, Тунис, Грецию. Земная дорога — реальность — в творчестве не бывает тождественна себе, но отражает её более ярко, полно, порой неожиданно. Преломлённые через витражи памяти писателя, сколь выразительными, единственными в своём роде предстают перед нами негр Вася из Сенегала, прекрасно говорящий по-русски, грузин Нико — знаток и любитель греческой кухни, араб Ахмед — гид из Египта, не назвавший своего имени дотошный служитель Каирского музея. Сколько людей, столько душ человеческих во всём их разнообразии.
Писатель-путешественник, следуя стремлениям своей души, оказываясь на перепутье земных дорог, использует все возможности, чтобы увидеть многогранность окружающего мира и не только почувствовать его вкус и запах, но и ответить на его вызовы, испытав себя во всевозможных обстоятельствах.
В рассказе «Лилит & Sportishman», добывая ушедшее из почвы времени и не повредив его корней, вдохнув в него своё мироощущение, автор открывает для себя и читателя, казалось бы, такую знакомую вселенную. Вопреки предупреждению марокканца, местного жителя, о надвигающемся урагане «Лилит», герой едет на своём байке навстречу пока ещё не полностью поглотившей побережье Атлантики тьме марокканской, которая сродни тьме египетской. Едет, наслаждаясь роскошью окружающей природы, лучами божественного света, расцвечивающими всё вокруг радужными красками. Океан манит, притягивает: «…я… кидался в набегающие на берег пенистые воды, волнующиеся не менее, чем душа моя». В такие мгновения душа становится «струёй невидимого божества бесконечного света». Так определяет это состояние Иоанн Дамаскин.
Но душа, как свободная сущность, должна по словам наших духовных наставников обладать и умом. Однако
