паковали свои вещички, отложили мешки и чемоданы в сторону, шомполами прочистили грязные стволы своих винтовок и заявили:
– Мы еще тут побудем, нам здесь нравится.
Через пару дней, недовольно сморщив свои физиономии, они сделали новое заявление:
– Что-то тесно сделалось на этой земле – нам не хватает места… Надо расширяться.
И расширились – заняли Аккерман и Шабо. Губа у румын была не дура.
Развернулись тяжелые затяжные бои. Немцы были упрямыми бойцами, бились до остервенения, старались не отступать, нащупав противника, брали его в кольцо и не уходили до тех пор, пока он не переставал дышать.
В марте в Дубоссарах они зажали отряд Котовского и после тяжелого боя взяли в окружение.
В такие переделки Григорий Иванович ранее не попадал. По сути, отряд, которым он командовал, был вольным, партизанским, о военной тактике и стратегии его бойцы никогда не слышали, а тут пришлось иметь дело с регулярным, хорошо обученным войском, умевшим планировать каждый свой шаг, задумывать хитроумные комбинации, заманивать противника в ловушки, накрывать ковровым огнем большие пространства, форсировать крупные реки и не увязать в болотах, одинаково умевшим наступать и отступать…
Отряд Котовского они зажали очень грамотно и хотели его уничтожить прямо в Дубоссарах, положить в уютных заснеженных улочках, но результат оказался совсем иным: немцы столкнулись с мужицкой хитростью, к которой совсем не привыкли, и не сразу поняли, что их обыграли, как сопливых детишек. В итоге одни немцы столкнулись с другими, обменялись залпами свинцового града, потеряли два с половиной десятка солдат и лишь тогда осознали, что происходит нечто незапланированное.
Кто виноват? Котовский виноват.
Кинулись искать: где Котовский? А Котовского уже и след простыл, он пробился в Березовку, где должен был находиться Тираспольский отряд, и очень удивился тому, что Березовка встретила его бойцов настороженным, очень холодным молчанием. Крылось в этом что-то не то – Березовку Котовский знал, жители села были очень гостеприимными и не было случая, чтобы в честь Котовского они не устроили какое-нибудь шумное и вкусное торжество. А тут словно бы воды в рот набрали, лица у жителей были каменными – ни одной улыбки.
Что, черт побери, тут происходит? Неужели Березовка приняла германское гражданство?
Отряд медленным шагом прошел половину села и очутился на центральной площади. И тут котовцы увидели то, чего, собственно, не ожидали увидеть: из бокового проулка, ведущего куда-то в огороды, на рослом пегом коне выехала дама, наряженная в кожаную куртку, с двумя маузерами, украшавшими ее сдобное тело.
Чуть отступя от нее двигались четыре крепких мордастых парня на одинаковых гнедых лошадях: то ли охрана, то ли конвой – не понять. Дама, не боясь и не стесняясь многочисленного отряда, появившегося в Березовке, проследовала ему наперерез и остановилась в центре площади. Краем глаза Котовский заметил, что слева и справа, с «огородных» проулков выкатились две телеги и готовно развернулись. На телегах стояли пулеметы.
– Однако!.. – Котовский хмыкнул, сдвинул фуражку на нос и поскреб пальцем затылок.
– Ты кто? – громко, по-мужицки зычно выкрикнула дама, обращаясь к Котовскому.
Интересные пряники получаются, совсем непростые пряники, простые имеют медовый или коричный вкус, а эти заметаны на порохе и свинце…
– Я кто? Котовский.
– А-а-а, слышала про тебя, – снисходительно проговорила дама. – А я – атаман Маруся.
– Почему атаман, а не атаманша?
– Так солиднее.
– Про многих атаманов слышал, но про Марусю никогда, – Котовский покосился в один проулок, где с задка телеги в пространство сонно поглядывало тупое рыльце пулемета, потом в другую сторону, также охраняемую пулеметным стволом, и махнул плеткой, зажатой в руке: – Поехали!
Остановившись в небольшой неприметной хате, Котовский вызвал к себе командира конной разведки:
– Пошли своих хлопцев, пусть пошукают вокруг Березовки – нет ли немаков?
Германцев под Березовкой не было – похоже, что от них оторвались.
В дверь хаты тем временем негромко, как-то робко постучали.
– Не заперто, – выкрикнул Котовский.
Дверь осторожно приоткрылась, потом замерла на несколько мгновений и снова приотворилась, еще на немного.
– Дозволь войти, Грегорей? – послышался шепелявый старческий голосок.
– Входи, коль не шутишь, – разрешил Котовский.
В проем просунулся дедок с мальчишеской внешностью – плоский, длиннорукий, с незамутненными голубыми глазами и румяным гладким лицом, к которому небрежно была прилажена редкая вьющаяся бороденка.
Этого дедка Котовский встречал раньше, знал, поднялся из-за стола, на котором уже разложил бумаги.
– Заходи, Афроим, – проговорил радушно. – Сколько лет, сколько зим не виделись.
– Да, давно… Я вот зачем к тебе пришел, – голос дедка сделался сухим. – Ты, Грегорей, человек известный, уважением пользуешься, настоящий атаман, но, знаешь, и настоящие атаманы могут терять авторитет.
– Ты к чему это, Афроим, клонишь? – Котовский непонимающе сощурился.
– Да к тому, что ты, Грегорей, с этой лярвой Маруськой на виду у всего села балакал. А знаешь, кто она такая, Маруська эта?
– Сказала, что атаманша.
– Лярва она отпетая, а не атаманша, я говорю. Ты знаешь, чего она надумала, Грегорей?
– Нет.
– Да всю Березовку обложила налогом. Требует сала, масла, вяленой говядины, муки и золотых червонцев.
– А если у вас нет червонцев?
– Это Маруську совсем не колышет, – дедок шмыгнул носом, повторил: – Совсем. Сказала так: ежели за двое суток не соберем налог, село будет сожжено. Вот так, Грегорей.
Лицо у Котовского потемнело, некоторое время он сидел неподвижно, молчал угрюмо, словно Будда, лишь на щеках вздувались и опадали твердые бугры желваков, да на лбу мерцал пот. Вздохнув, поднялся с табуретки, звонко завизжавшей под ним, открыл дверь в сенцы и крикнул:
– Костя!
К отряду Котовского в Бендерах прибился шустрый, очень смышленый паренек – веселый, зубастый, толковый, ставший очень неплохим разведчиком, Костя Гарбарь.
Когда нужно было разведать обстановку, Костя натягивал на себя одежонку подырявее и попроще и отправлялся на задание. Подозрений он ни у немцев, ни у австрийцев, на у румын, ни у петлюровцев не вызывал: нищий хлопец ходит по земле, ищет благодетеля, который бы подал ему корку хлеба и чашку похлебки, найти не может и оттого становится еще более несчастным, – и ему верили, не трогали. Петлюровцы были самые опасные из врагов, подозрительность сидела у них в крови.
На оклик командира Костя Гарбарь нарисовался очень быстро. Иногда ему приходилось выполнять обязанности ординарца Котовского, поэтому он старался держаться рядом.
– Коня, Костя, – сказал ему Григорий Иванович. – И пусть ко мне Годунов зайдет.
Годунов считался не только комиссаром отряда, но и командиром всех пеших бойцов, всех ста шестидесяти человек. Когда комиссар появился, Котовский сказал:
– Мы с Костей едем к Маруське дипломатией заниматься, а ты нас прикрой пулеметом… Чтобы во время переговоров керосиновая лампа не погасла или корова не опрокинула бадью с молоком. Я не говорю уже о более крупном.
Исполнительный Годунов вскинул ладонь к барашковой папахе:
– Й-есть!
Маруська сидела в богатой хате со своими адъютантами и расправлялась с поросенком, поданным на стол, хрен зачерпывала столовой ложкой из большой фарфоровой тарелки, со вздохом отправляла в
