Вы ни разу не позвонили, чтобы поздравить ее с днем рождения. Вы ни разу не свозили ее в Париж, Венецию или Рим – во все те города, которые она всегда мечтала увидеть, – Когда отец выйдет на пенсию, говорила она, но потом, в конце прошлого года, когда он наконец вышел на пенсию, он был слишком уставшим – в города, куда вы сами ездили не один, а несколько раз: на свадьбу, в медовый месяц, на литературной фестиваль, на церемонию награждения, на премьеру театральной постановки на французском языке вашего второго романа, который вы написали на основе самых болезненных и трудных лет ее жизни (а вот она отвезла свою восьмидесятиоднолетнюю мать в десятидневный «листопадный» тур по Новой Англии в год вашего отъезда в колледж: купила билеты на самолет, арендовала машину, забронировала мотели, проложила длинный и извилистый маршрут через три штата так, чтобы точно попасть на тот момент, когда листья будут на пике своих красок, и – несмотря на то, что она никогда, за исключением того единственного раза во время войны, не была к востоку от реки Сан-Хоакин – она сама вела машину). Когда она спросила вас, почему вы не были ближе, вы ответили, что не знаете. Вы закрывали дверь. Вы отворачивались. Вы выросли тихой и смирной, как животное. Вы разбили ей сердце. И вы писали.
А теперь, теперь, когда вы наконец вернулись домой, уже слишком поздно (ваша подруга Кэролин только что свозила свою мать в двухнедельный круиз на Аляску и сказала, что это была лучшая поездка в ее жизни).
В дверной проем комнаты для занятий вы видите ее фигуру, сгорбившуюся над круглым столом вместе с другими пациентами и обводящую по контуру кролика на рифленой бумажной тарелке. Над ней, на стене, орет телевизор. Вы касаетесь ее плеча сзади, она замирает и поднимает на вас глаза. «Это может и пятилетний ребенок!» – говорит она. И опять начинает обводить кролика. Через несколько секунд она снова останавливается. «У тебя слишком сухие волосы», – говорит она. А потом: «Где твой отец?»
Всякий раз, когда звонит телефон и кто-то спрашивает вашу мать или хозяйку дома, ваш отец говорит, что она не может подойти к телефону, и это правда. А потом говорит, что передаст сообщение, и записывает его неразборчивым почерком в красной записной книжке на пружинке, которую держит возле тостера на кухонном столе. Перезвонить дантисту, чтобы записаться на следующую чистку! Или говорит звонящему, что вашей мамы нет дома, что тоже правда, хотя большей правдой было бы сказать, что ее больше никогда не будет дома. Иногда он снимает трубку после первого же звонка, испугавшись, что это звонят из дома и случилось что-то ужасное – ваша мама упала в душе и сломала бедро, подавилась за обедом, бьется в истерике, плачет и хочет вернуться домой (Обещаю, я буду вести себя хорошо!) – но все чаще и чаще он позволяет телефону звонить до тех пор, пока автоответчик не снимет трубку и не зазвучит ее голос. Нам очень жаль, но мы сейчас не можем подойти к телефону… Еще одна причина, по которой он не любит отвечать на звонки, – это его акцент (Харро?), о котором вы даже не подозревали (Поздрабряю!), пока однажды не пригласили домой одноклассницу (почему, спросила она, твой отец дал тебе имя, которое он даже не может произнести?). В половине случаев человек на другом конце провода не понимает, что говорит ваш отец, и в одном случае из десяти кладет трубку. На звонки всегда отвечала ваша мать (без акцента).
Ваш отец рассказывал, что в раннем детстве у него была пара певчих птиц (он не помнил их название на английском), которых он держал в бамбуковой клетке у печки. Это было много лет назад, в крошечной горной деревушке в Японии. Птицы пели с утра до вечера, и время от времени одна из них откладывала красивое яйцо в крапинку. Однажды одна из птиц – он не знал, какая именно, они выглядели совершенно одинаково – умерла. Другая птица перестала есть и очень исхудала. В доме стало тихо. Он посадил птицу у окна, чтобы она могла слышать пение диких птиц на улице, но она все равно не ела. Целыми днями она сидела на жердочке с опущенной головой, становясь все тоньше и тоньше, и он был уверен, что она умрет. Однажды утром он проснулся от того, что птица снова щебетала. Его мама повесила в клетке маленькое круглое зеркало, и теперь птица сидела на жердочке и пела своему отражению. Она снова начала есть и прожила еще девять лет.
Что же птица увидела в зеркале? – думаете вы сейчас. Своего мертвого товарища или собственный образ? Или это одно и то же? (Когда отец впервые рассказал вам эту историю, ваша реакция была совсем другой. «Глупая птица!» – сказали вы. Вам было восемь лет, и вы только что закончили третий класс.)
День святого Валентина. По дороге к матери ваш отец хочет заехать в магазин и купить ей дюжину красных роз (чего он никогда не делал «раньше»). Когда вы заходите в комнату, она смотрит на него и отворачивается. На вас она вообще не смотрит. «Вы знаете, кто этот человек?» – спрашивает ее медсестра. «Конечно, знаю, это мой муж», – отвечает ваша мама. «Не позволяй этой улыбке обмануть себя», – добавляет она. Когда отец выходит из палаты в поисках вазы, ваша мать наклоняется к вам и шепчет: «Он стареет».
Она довольно часто теперь смотрит на свои руки, и сначала вы не можете понять, почему. Потом, в один прекрасный день: «Где мое обручальное кольцо?» (За коробкой с салфетками в верхнем ящике прикроватной тумбочки отца.)
Когда-то у нее были немалые надежды. Она хотела иметь идеальных детей с прямыми черными волосами и красивый дом с камином и большим задним двором, где дети могли бы бегать и играть. После двух попыток, одна из которых была неудачной (артерии в сердце ребенка были смещены), а другая нет, она получила идеальное дитя (тебя), за которым последовали еще двое («мальчики», каждый идеален по-своему), у нее появился хороший дом (хоть и на отшибе), камин (с уютным газовым пламенем) и довольно большой двор (качели, вишневое дерево, кирпичный пруд, наполненный рыбками кои). Теперь все, чего она хочет, – это оказаться в машине с вашим отцом. «Разве не здорово было бы поехать кататься и чтобы я указывала дорогу?» – спрашивает она его, когда он собирается уходить. «Ты мог бы разрешить
