И тут многоопытный Филя Агеев «выдал мысль» о том, что у него имеется еще одно соображение. Он же встречался с этим Нехорошевым, разговаривал с ним, если тот контакт можно было назвать разговором. Наблюдал за его реакцией и поведением. И пришел к выводу, что господин следователь вполне мог действовать и по прямому указанию собственного начальника. Показалось, что он слишком мелок и незначителен — и по внешнему виду, и по характеру, — чтобы предпринимать какие-то кардинальные самостоятельные решения. Сопляк он, возвеличенный в собственных глазах, сугубо личным пониманием своей значительности. Во как! Ну да, всякая гнида уверена, что именно ей предопределением свыше дано право изменить лицо мира. Жаль, конечно, что нет сейчас в Москве Константина Дмитриевича, один его звонок — и где бы находился этот Нехорощев, одному Богу известно. Ибо то, что он если и не напрямую, то все равно каким-то боком причастен к исчезновению свидетельницы, даже ежу теперь понятно. Но цель-то у него была какова?
Решили поступить следующим образом. Курбатов вместе с Филей срочно отправляются к свидетелям и официально закрепляют их показания по поводу приезда и отъезда балерины в сопровождении господина Нехорошева с ее тяжелой сумкой в руках. Предположительно, с вещами, которые могли бы пригодиться женщине при более-менее длительном проживании в некоем укромном месте. Балерины — народ капризный и абы как в дорогу не собираются. Скорее всего, он сам же и помог ей исчезнуть. Но от кого прячутся? Может быть, по ее адресу прозвучали угрозы? Или целью покушения был никакой не бизнесмен-уголовник, а именно она? Но такая версия в расследовании Нехорошева даже и не рассматривалась, да и какие к тому основания? А если они вдруг появились, где тому свидетельство? Много возникает попутных вопросов. Вот на них пусть и ответит следователь своему начальнику, прокурору Демидову. В присутствии «важняка» из Генеральной прокуратуры. На худой конец, можно ведь и Александра Борисовича подключить, он тоже любит иногда по чужим мозгам пройтись, не снимая при этом обуви.
А поедет в прокуратуру Рюрик Елагин — как самый рассудительный и сдержанный. И не подверженный, подобно Саше Курбатову, эмоциональным взрывам и неправомерным действиям. Ну а близких сердцу генералов Грязнова и Турецкого, так уж и быть, можно пока оставить на самый крайний случай.
Денис с таким предложением Рюрика Николаевича согласился. И все немедленно приступили к действиям.
Старики из Хамовников, адреса которых предусмотрительно записал себе Агеев, были найдены каждый у себя дома, и у Филиппа возникло смутное подозрение, что между ними «пробежала кошка». Поэтому с ними пришлось работать отдельно, что оказалось и лучше для дела. Каждый в отдельности вспомнил больше, чем когда они были вместе. Да к тому же и Петр Егорович, и Иван Савельевич прониклись сознанием высокой своей ответственности — ведь теперь их допрашивал в качестве свидетелей не простой сыщик из МУРа, а как- никак старший следователь Генеральной прокуратуры из Управления по расследованию особо важных, а значит, и опасных преступлений. Да и внешность у Курбатова была куда представительней, чем у хилого, по ошибочному представлению некоторых, Филиппа. Сто двадцать килограммов живого веса — это все же действительно весьма солидно для настоящего «важняка».
А закончилось дело тем, что для сверки показаний свидетелей все-таки удалось объединить в квартире одного из них — Егорыча. Филе не терпелось узнать причину ссоры друзей. И по некоторым намекам сыщик сообразил-таки, что поводом, как он и предположил, оказался сам. Точнее, его невольная подсказка в шахматной партии.
Дело в том, что после его ухода в прошлый раз старики завершили шахматную партию по чужой подсказке. Иван посчитал себя, естественно, победителем. А вот Егорыч возражал категорически, ибо случайная подсказка не является личной заслугой игрока, и, если партию доигрывать по его, Егорыча, продуманному варианту, черные терпели неминуемый крах. Иван, естественно, не соглашался и требовал приза. А на кону стояла бутылка пива — на более серьезные награды победителю старики не замахивались. Так вот, Егорыч отказался ставить бутылку, которую все равно и распили бы потом вместе — много ли там на двоих? — по причине нечестного подхода партнера к установленным ими условиям, а Иван всерьез обиделся, будто его уличили в каком-то подлоге. И ведь два дня не встречались, переживая ссору каждый в отдельности. Ну а теперь появилась славная возможность примирения. Чему оба и обрадовались. Тем более что Филя пообещал им как-нибудь, при удобном случае, подбросить интересную книжицу с шахматными решениями и этюдами. Но суть не в том.
Обоим вспомнились некоторые детали, которые при разговоре в прошлый раз они то ли позабыли, то ли не сочли серьезными. Да, собственно, и не официальный допрос проводил с ними сотрудник уголовного розыска, а так, беседу. Но если вопрос ставится в такой серьезной плоскости, то и ответственность официального лица — а свидетель в уголовном процессе иным и быть не может — чрезвычайно велика.
Короче говоря, вспомнились и такие детали.
На темно-синей сумке, которую выносил молодой сутулый мужик, приводивший домой балерину, был изображен большой красный петух. И еще иностранные слова — белыми буквами.
Филя на минутку задумался, прикидывая варианты, и догадался. Совсем недавно видел в одном спортивном магазине нечто подобное, так у него глаза на лоб вылезли — спортивная сумка за триста баксов?! И петух там был — французский. И текст белыми буквами — «Lecoqsportive». Точно — цвета французского флага. Для совсем уже крутых. А Светлана Волкова вполне соответствовала этому уровню. Кстати, могла купить и за границей, в той же Франции, когда была на гастролях с балетом Мариинского театра.
Далее. Старики подтвердили, что эти двое — мужик и девушка — провели в квартире что-нибудь около часа или немного больше. «Волга», которая привезла их, куда-то сразу отъехала. А вскоре туда же подъехала большая черная иномарка и минут десять простояла у подъезда. Потом из нее вышел коротко стриженный парень в спортивной форме и о чем-то довольно долго говорил по телефону, который держал возле уха, а сам в это время смотрел наверх, на окна, будто ждал кого- то. Наконец и эта машина уехала, а вскоре ее место снова заняла «Волга» с синей мигалкой на крыше, которая, однако, не работала. Вот тогда и вышли они из подъезда. Причем мужчина не только нес тяжелую сумку, но и поддерживал женщину под локоть, потому что ее пошатывало, словно от сильной усталости. Либо от боли, так как шея ее была забинтована и голову — наискось, к правому уху — тоже стягивала узкая повязка с тампоном, прижимавшим это ее ухо.
— И как же вы все это разглядели? — удивился Филя. — Это ж довольно далеко от вашего столика?
— Мы в другом месте сидели, в тенечке, за акацией, — объяснил Егорыч. — Там скамейка стоит. Метров десять всего до ихнего подъезда.
— И вас так никто из них и не увидел? — усомнился Филя.
— Нет, кусты же. А там же, кстати, и тот мотоциклист таился. Он все видит, а его — нет. Ветки раздвинь и наблюдай себе.
— Ясно, отцы. А еще чего наблюдали? Может, незначительные какие детали еще вспомните? Например, служебные «Волги», которые за ними приезжали, были разные? Или одна и та же? Как была одета балерина, когда вышла из дома? Вот Иван Савельевич говорит, что она была в светлом брючном костюме, а вы, Петр Егорович, утверждаете, что в длинном платье.
