—- Ты, надеюсь, не сказал ей, что сын арестован и дает показания?
— Я не тороплюсь приблизить свой жалкий конец, Костя. Пожить хочется. Но у меня сложилось твердое ощущение, что у них тут у всех, я имею в виду наших, поехала крыша. Костя, они действительно уверены, что повсюду хозяева. Ей-богу, хуже американцев! Но те хоть своей страной при этом гордятся, флаг по утрам поднимают, а эти... Не, ну их всех, домой хочу.
— Если желаешь знать мое мнение, скажу вот что. Профессор Ганнушкин, как нам с тобой известно, уже дал достаточно четкое описание известной болезни. И под него подпадает не только Вампир, прости господи, не к ночи будь сказано, а, видимо, и его папаша с мамашей. Это у них семейное. Но я вот еще о чем думаю. Самому-то что докладывать? Ведь никакой же политики, одна сплошная патология. Трагический, не предусмотренный природой, частный случай.
— Или, наоборот, это природа так отомстила. Чуму, холеру там, оспу насылала за все грехи людские, а теперь и у нее, видно, новый подход. А что тебя смущает? Ждать конца следствия уже нет смысла, потому что исход ясен, а расчет — однозначен. Хочешь — сам доложи, не хочешь — меня вызови для доклада, только спасибо скажу. Мальчишки-то как?
— Нет, Саня, мне в моей жизни одного тебя во как хватило! А теперь этот Поремский еще! Перебор, Саня, перебор...
— А чего он натворил?
— Ты себя в его годы вспомни! Ты-то чего делал? А впрочем, черт его душу знает, может, еще и женится на ней... Нет, она, конечно, может, и ничего, на чей вкус... Клавдию Сергеевну несколько напоминает, в молодости.
— О Клавдия! — застонал Турецкий. — Как мне тебя здесь, на чужбине, не хватает!
— Паяц! — сердито бросил Меркулов. И, даже не задумавшись, привычно уже добавил: — Иди отсюда! Не мешай работать!
Александр Борисович Турецкий оглушительно захохотал и отключил телефон.
