— А это, — подал голос парнишка, — может, реально посмотреть? Вдруг не врет?
— Федя! — раздраженно окрикнул его напарник. — Тебе заняться нечем? Иди, вон, проверь у гражданочки огнетушитель, аптечку там. Ну, ты сам знаешь. Может еще и штраф выпишем, — добавил шепотом себе под нос.
Так я и потеряла единственного сторонника, ушедшего к моей машине. Мне же оставалось лишь растерянно разводить руками и смотреть, как из меня делают без вины виноватую, безмолвно хлопая ртом, как рыба, выброшенная на берег.
От отчаяния, бессилия и ноющей боли разум затопила злость, от которой внутри все колотило, а пальцы покалывало от желая наброситься на бритоголового хама, оставляя на его заносчивом лице глубокие царапины.
— Макс! — возбужденно окликнул напарника, кажется, Федя, копошась в багажнике моего автомобиля. — Иди сюда!
— Ну что там у тебя, — раздраженно, закатив глаза, ответил инспектор, явно недовольный тем, что его отвлекли от бумажек, по которым вся вина ложится на мои плечи. Уже сделала шаг, намереваясь присоединиться к ним в осмотре, недоумевая, что из содержимого багажника могло привлечь внимание. Не успела.
— Опаньки! — послышался удивленный голос, а его обладатель в следующий момент, загородив путь, оказался передо мной, вмиг оживившись, как рыбак, на удочку которого наконец клюнула мясистая рыба. — А ты, оказывается, еще большая дура, чем я предполагал.
— Что? — выпучив глаза, непонимающе выдала шепотом, опешив от удивления и наглости сотрудника, который мало того, что недобросовестно исполняет свои обязанности, так еще и смеет оскорблять.
— Не понимаешь? Так я объясню! Руки на капот! — стою, не шелохнувшись. В голову закрались сомнения о психическом здоровье толстяка. Он спятил? Упился? — Живо!
Осознав, что подчиняться я не собираюсь, продолжая в ступоре шокировано хлопать глазами, перешел к более убеждающим методам. Резкое движение, щелчок и перед глазами оказалось дуло пистолета, угрожающе направленное мне в голову.
— Федя! Вызывай наряд!
— Ага! — на периферии взгляда замечаю, как тот умчался в служебную машину.
— Ни хрена себе, — сквозь шум в ушах донесся изумленный голос бритоголового, глядящего на все происходящее расширившимися глазами.
Внутренности сжались в удушающем приступе страха от осознания, что это не идиотская шутка, и все происходящее здесь не гребанный розыгрыш! Скорее на инстинкте самосохранения, чем по своей воле, выполнила требование, положив руки на капот.
— Да мне за тебя премию дадут! А может и в должности повысят!
Тут же по телу забегали пухлые ладони, сначала сорвав с меня пальто, а после ощупывая каждый участок. Грубо и больно. Возможно, до синяков. Каждое прикосновение подтягивало ком омерзения все выше и выше, пока тот, достигнув апогея, не замер давящим камнем в груди. Стиснув зубы, вытерпела унизительный досмотр, неожиданно для самой себя заметив, как на капот падают крупные соленые капли.
Не выдержав эмоционального потрясения, лавиной сошедшего на меня менее чем за час, мозг принял единственно верное решение, позволяющее мне не скатиться в неконтролируемую истерику, — абстрагироваться.
Это все происходит не со мной. Это не на моих руках защелкнулся холодный металл наручников. Это не меня усаживают конвоем в подъехавшую служебную машину с мигалками. Это не я еду в следственный изолятор, зажатая между агрессивно настроенными стражниками закона. Не я.
Глава 21
Звонкий лязг металла привел в чувство, смахивая пелену тумана, окутавшего сознание. Словно очнулась ото сна, невольным наблюдателем которого стала. Точнее, не сна — кошмара, оказавшегося суровой реальностью.
Меня завели в тускло освещенное помещение, в середине которого одиноко стоял стол с приставленными к нему старыми деревянными стульями. Серые стены и пол угнетали, подавляли волю, умножали отчаяние. Единственное желание, возникшее в этой леденящей душу атмосфере, — побыстрее убраться отсюда.
В комнате, являющейся, по-видимому, допросной, меня оставили одну. Дверь за спиной закрылась, отрезая от каких-либо звуков. Гнетущая тишина, разбавляемая периодическим треском висящей на потолке лампы, давила на виски. Качество звукоизоляции пугало, навевая нехорошие мысли. Цель — скрыть звуки из коридора или… наоборот?
С тяжелым вздохом присела лицом к двери на один из стульев, сгорбив плечи и положив руки на стол. Наручники узким обручем обхватили запястья, принося саднящую боль при каждом движении. Красные полосы от грубого металла уродливыми пятнами выделялись на бледной коже.
В душе теплилась надежда, что сейчас войдет очередной сотрудник, лицо которого мелькало в нескончаемой веренице за последний час, и объявит, что все это — глупая ошибка или розыгрыш. Неважно. Пусть даже телешоу. Мне все равно, я и в камеру ручкой помахать готова, если после этого меня отпустят, оставив после себя лишь дурные воспоминания.
Кровь, запекшись под носом, неприятно стягивала кожу, а ноющая боль в плече после аварии усилилась от жестких захватов, посредством которых меня вели всю дорогу вопреки тому, что я и не сопротивлялась. Впрочем, создалось впечатление, что этим я их и раздражала. Они, как коршуны, выжидали, когда же я сорвусь, взбрыкну, дам лишь малейший повод.
Спустя пару минут дверь открылась, впуская очередного блюстителя закона. Щуплая фигура стремительно приблизилась к столу, небрежно кинув на него белую папку с надписью «Дело №». Молча отодвинул стул, скрип которого резко ударил по ушам, развернул спинкой вперед и сел, сровняв наши лица. Маленькие болотного цвета глаза, смотрящие с превосходством, сальные волосы, пряди которых уродливыми паклями свисали на лоб, тонкие губы, которые он постоянно облизывал, — все в нем отталкивало. До жути мерзкий тип.
— Покровская Анна Николаевна, — протянул он. — Кто бы мог подумать? Медсестра из благополучной семьи, ни разу не привлекалась. И тут… В тихом омуте черти водятся?
— Я не понимаю, о чем вы, — голос ровный, спокойный. Сил на истерику не осталось. Ни на что не осталось.
— Не понимаешь… — ответил с наигранным состраданием, сочувственно сведя брови. Пауза. — Так я могу помочь!
Вздрогнула, пропустив удар сердца, когда полицейская дубинка с грохотом ударила о край стола. Горящие глаза пристально глядели в мои, не отпуская, а ноздри бешено раздувались, придавая не маленькому носу еще большую массивность.
Слишком быстро закончилась игра в хорошего полицейского. Плохой знак. Очень. Особенно для меня. Однако пугал больше не разъярённый вид мужчины, а осознание, что ему доставляет удовольствие меня запугивать. Он кайфовал от своего положения, чувствуя власть, а возможно и безнаказанность.
— Девочка, лучше тебе сознаться во всем мне, — выделили последнее слово. От резкой смены яростного тона на спокойный засомневалась в его психическом здоровье. Это же ненормально? — Потому что скоро сюда приедет прокурор Наумов, и, поверь мне, его допрос тебе не понравится куда больше, чем мой.
