скользкая, как мокрая резина. Теперь он держит меня всего за одну руку. Мы оба угрожающе нависаем над водой. А потом хватка Ната ослабевает, он роняет меня, и я падаю головой вниз.
Подо мной, под толстым слоем воды, что-то начинает бурлить, а потом с диким ревом врезается в меня, разрывает блестящую гладь и кричит в лицо. От стен пещеры отдается нестерпимо высокий адский звук. Я вижу, как она тянется ко мне.
Кто-то бьет меня кулаком в лицо, и перед глазами рябит. Хватит, – пытаюсь сказать я, – хватит! Я отталкиваю ее, но она снова наскакивает на меня. Нат кричит и пытается вклиниться между нами. Я размахиваю руками и ногами и тут ощущаю металлический привкус. У меня в руках больше нет ножа – где он? Где-то стонет Нат, и этот нехороший звук эхом отражается от воды и от каменных стен.
Нам кое-как удается вытащить Ната из пещеры. Свет солнца ослепляет и бьет по глазам. За нами по воде тянется алый след, уходящий в темноту. Он похож на красный платок, качающийся на поверхности.
– Акулы? – шепчет Харпер.
Я не хочу об этом думать.
– Все плохо? – спрашиваю я.
Нат со стоном поднимает руку. Нож прошел прямо насквозь, словно яркий луч света.
Я залезаю в лодку, Харпер подталкивает Ната сзади, а я тяну вперед. Мы пытаемся не задевать торчащий нож, но от страха становимся совершенно деревянными. Нат в голос плачет, и на это невыносимо смотреть. В какой-то момент мы все-таки оказываемся в лодке втроем, и я завожу мотор. Нат побелел как простыня. Из его пульсирующей раны не переставая бьет темная густая кровь. Нож вонзился в нижнюю часть ладони, почти у запястья, и я думаю про вены – насколько близко к ним он прошел?
– Наложи шину на запястье, – командую я. – Постарайся остановить кровотечение. – Я просто повторяю Харпер слова из сериала. Это мой единственный ориентир.
Харпер отрывает кусок от своей футболки, но Нат стонет и пытается ее оттолкнуть. Она крепко перевязывает запястье, и кровь как будто идет не так сильно. Но, может, это тоже плохо? Может, у него отнимется рука? Я не знаю, что делать.
– Куда мы плывем? – кричу я Харпер. – Где ближайшая больница, или телефон, или что-то такое?
– Я не знаю! – орет она на почти нечеловеческих частотах. – Просто плыви по направлению к Кастину и остановись у первого попавшегося дома!
Я не умею управлять лодкой, так что движемся мы медленно и с заминками. Невероятно, как мало мы обращали внимания на дома по пути. Это казалось неважным. А теперь пустое побережье проплывает перед нами одну бесконечную минуту за другой. В какой-то момент я прихожу к твердому убеждению, что все люди в мире исчезли и остались только мы втроем; что теперь мы будем плыть вечно – плачущий Нат и Харпер, которая держит его за руку и шепчет: «Прости меня, Натти. Господи, мне так жаль». А потом она тихо произносит: «Я люблю тебя». Но он не отвечает. Я вижу, что Нат потерял сознание. Она нежно обнимает его, пытаясь уберечь руку от плещущихся волн. А берег все проползает мимо.
Тут я замечаю на пляже далекое сияние, где-то в двухстах метрах от моря. Когда мы подходим ближе, я вижу, что это большой современный дом почти полностью из стекла. К нему ведет длинный променад с белым заборчиком. Наша «Сирена» пристает к галечному пляжу, и я сразу выскакиваю. Бежать по этому пляжу – словно бежать в кошмарном сне: я снова и снова проваливаюсь в песок, ноги вязнут и не слушаются. Вспоминаю Ребекку, которая вечно плыла к голубому огню. Наконец, я добегаю до деревянного настила. Под ногами оказываются надежные, крепкие доски. Несусь во весь опор, но все равно проходит будто вечность, и мир ныряет и раскачивается, словно я до сих пор в лодке.
Испуганная пара не успевает насладиться своим первым за день коктейлем, потому что к их роскошному бассейну выскакиваю я: мокрый, окровавленный и ошалевший, как будто меня только что родило само море.
Мы с Харпер ждем, пока над Натом трудятся хирурги. Центр неотложной помощи в Кастине – совсем небольшое здание, где в основном занимаются тем, что вытаскивают посторонние предметы у детей из ушей и ставят прививки от столбняка. Но Нату нужна кровь, и нет времени везти его в Белфаст или куда-то еще.
Мы оба, скрючившись, сидим на жестких оранжевых пластиковых стульях. Время от времени кто-то выходит за кофе или дежурная медсестра идет на парковку покурить, и тогда двери распахиваются и закрываются со странным присвистом, как больные легкие.
– Почему ты думаешь, что твой папа – Человек с кинжалом? – спрашивает Харпер. Ее глаза на бледном лице выглядят просто огромными.
– Да всякие мелочи, но если сложить все вместе, то кажется… вполне достаточно. Я кое-что нашел. Фотографию дочки Эбботов, полароид.
– Где? – чуть ли не перебивает меня она.
– Прямо рядом с нашим домом, у дороги. Там в радиусе нескольких миль больше никто не живет – с чего бы кому-то туда приходить? Отец каждое лето ездил сюда без нас, чтобы навестить дядю Вернона, – продолжаю я. – То есть он был здесь в подходящее время. Плюс он исчезает по ночам. У него всегда находится какое-то оправдание – либо ищет аптеку, или едет за молоком, но все это какое-то охренительное совпадение. – Я прочищаю горло. Удивительно, что даже сейчас мне неловко об этом говорить. – Плюс Человек с кинжалом действует только в определенные дни месяца. Ну, типа, когда у моей матери эти дни. Я не знаю…
– Серийные убийцы иногда ориентируются по лунному циклу, – вставляет Харпер. – Я о таком читала.
– Он не серийный убийца. – Ужасно произносить это вслух. – Но дядя Вернон любил фотографировать на «Полароид». Может, они вместе этим занимались – отец и дядя Вернон. Может, он убил дядю Вернона… – Я хватаюсь руками за голову. – Господи, может, он и правда серийный убийца. Творится что-то нехорошее, Харпер.
– Ты правда думаешь, что это он? – В ее голосе появляется какая-то странная интонация. Звучит как (хотя такого точно не может быть!) облегчение. Но она тоже испугана. Я довольно часто притворялся, что мне не
