помедлил в раздумьях и затем, кивнув, вслед за Лирой вышел из кузни.
Из спальни Инэй, дверь которой была открыта, раздавались звуки, характерные для спящего человека. Инэй закашлялась, и Арин услышал влагу в ее легких.
Приступ кашля прошел и сменился хриплым дыханием.
— Следует послать за доктором, — сказал Арин Лире.
— Леди Кестрел отправилась за ним. Она очень расстроена. Надеюсь, она скоро вернется. — Лира сбивчиво продолжила: — Я бы хотела остаться здесь с тобой, но должна вернуться в дом.
Арин едва заметил, как она, перед тем как выйти, прикоснулась к его руке.
Не желая будить Инэй, Арин осмотрелся. Домик был уютным и содержался в порядке. Пол не скрипел. Повсюду виднелись признаки удобства. Домашние тапочки. Стопка сухих дров. Арин провел рукой по гладкой поверхности каминной полки, пока не наткнулся на фарфоровую шкатулку. Он открыл ее. Внутри лежал небольшой сплетенный в косу локон русых волос с рыжеватым оттенком, свернутый в кольцо и перевязанный золотым шнурком.
Хоть он и знал, что не следует этого делать, Арин одним пальцем погладил локон.
— Это не твое, — раздался голос.
Арин резко убрал руку и с пылающим лицом обернулся. Через пустой дверной проем спальни он увидел Инэй, смотревшую на него со своей постели.
— Простите. Мне не следовало этого делать. Я сожалею.
Он опустил крышку шкатулки.
— Сомневаюсь, — пробормотала женщина и приказала ему приблизиться.
Арин медленно подчинился. У него было предчувствие, что ему не понравится этот разговор.
— Ты проводишь много времени с Кестрел, — произнесла Инэй.
Он пожал плечами.
— Я следую ее приказаниям.
Инэй смотрела ему в глаза. Не желая этого, он первым отвел взгляд.
— Я прошу тебя не причинять ей вреда, — сказала женщина.
Нарушить обещание, данное умирающему человеку, было грехом.
Арин ушел, так его и не дав.
Глава 18
После смерти Инэй Кестрел сидела в своих покоях, вспоминая, как няня учила ее рисовать дерево, дуя через полое перо на каплю чернил на бумаге. Перед взглядом Кестрел стояла белая страница. Она почувствовала в легких ноющую боль, увидела, как раскидываются ветви, и подумала, что таким было и ее горе, которое крепкими корнями уцепилось за тело и обвило его своими побегами.
Когда-то у нее была мама, и эта мама умерла. После у нее была другая мама, но и ее тоже не стало.
Рассвело и стемнело; Кестрел не замечала, как бежит время. Она отодвигала от себя еду, которую приносили рабы. Отказывалась читать письма. Не могла даже думать о том, чтобы играть на рояле, потому что именно Инэй поощряла ее заниматься музыкой после смерти матери. Она слышала, как Инэй говорит, насколько прекрасна мелодия, и просит, чтобы Кестрел исполнила ее еще раз. Это воспоминание все повторялось и повторялось, отдаваясь эхом, растворяясь в воздухе, возвращаясь. А затем Кестрел снова видела худобу лица Инэй, кровь, которой старушка кашляла, и понимала, что вина лежит на ней, что ей стоило раньше настоять на том, чтобы вызвали доктора, а теперь Инэй мертва.
Она сидела после полудня в своей утренней столовой, слепо уставившись на плохую погоду за окном, когда услышала резкие, энергичные шаги приближавшегося к ней человека.
— Довольно рыдать.
Голос Арина был груб.
Кестрел коснулась пальцами щеки. Она ощутила влагу.
— Тебе нельзя быть здесь, — произнесла она хриплым голосом. Утренняя столовая была местом, куда мужчинам входить не позволялось.
— Мне все равно.
Арин рывком поставил Кестрел на ноги, и от неожиданности она подняла на него взгляд. Его зрачки были расширенными от эмоций.
От злости.
— Хватит, — сказал он. — Хватит притворяться, что горюешь по ком-то, кто был не твоей крови.
Его рука, будто стальные тиски, сжала ее запястье. Кестрел вырвалась. От жестокости его слов ее глаза снова наполнились слезами.
— Я любила ее, — прошептала Кестрел.
— Ты любила ее, потому что она исполняла любую твою волю.
— Это неправда.
— Она тебя не любила. Она никогда не смогла бы полюбить тебя. Где ее настоящая семья, Кестрел?
Она не знала. Всегда боялась спросить.
— Где ее дочь? Внуки? Если она и любила тебя, то только потому, что у нее не было выбора, у нее больше никого не осталось.
— Уходи, — приказала Кестрел, но Арина в комнате уже не было.
Стало темнее. Небо за окнами приобрело изумрудный оттенок. Начинались первые в этом году зеленые бури, и, слушая, как колотит по дому ветер, Кестрел знала, что Арин был неправ. Он месяцами хотел отомстить ей. Разве она не купила его? Разве он не принадлежал ей? Это была его месть. И все.
Дождь словно забивал в оконные рамы гвозди. В комнате стало почти черно. Кестрел снова услышала в своей голове голос Арина и внезапно ощутила себя сломленной. Пусть она и не сомневалась в истинности своих чувств к Инэй, но в словах Арина присутствовала доля правды.
Она не заметила, как он вернулся. Буря шумела, в комнате было темно. Осознав, что он стоит рядом с ней, она резко втянула в себя воздух. В первый раз она подумала о том, что ей стоит опасаться его.
Но он просто чиркнул спичкой и прикоснулся ею к фитилю лампы. Он был мокрым от дождя. На его коже блестела вода.
Когда она взглянула на него, он вздрогнул.
— Кестрел, — выдохнул он и провел рукой по своим влажным волосам, — мне не следовало говорить того, что я сказал.
— Ты сказал это намеренно.
— Да, но… — Арин казался усталым и смущенным. — Я бы злился и если бы ты не оплакивала ее. — Из теней сбоку поднялась его рука, и одно неуверенное мгновение Кестрел думала, что он прикоснется к ней. Но он лишь протягивал ей что-то в раскрытой ладони. — Это было в ее доме, — сказал он.
Локон волос Кестрел. Девушка осторожно взяла его, но ее мизинец все равно коснулся влажной руки Арина, которая мгновенно опустилась.
Она рассматривала яркий локон, крутя его в пальцах. Она знала, что он не решал, чья правда была истиной: ее или Арина. Он не являлся доказательством любви Инэй, однако был утешением.
— Мне пора идти, — произнес Арин, но не двинулся с места.
Кестрел посмотрела на его лицо, блестевшее в свете лампы. Она осознала, что стоит так близко к Арину, что край ее босой ступни касается пятна накапавшей с него воды на ковре. По ее коже пробежал холодок.
Кестрел отступила назад.
— Да, — сказала она, — тебе пора.
* * *
Следующим утром в ее комнату для посещений вошел генерал и сказал:
— Твое затворничество продлилось достаточно долго. — Он
