воспитывают своих детёнышей, ловят рыбу, добывают дикий мёд, спасаются от охотников. А высказалась она в цирке, когда дрессированный медведь ездил на мотоцикле… Но Александр Петрович только посмеялся над её идеей.
— Нет, — сказал он, — никогда! Во-первых, медведи слишком много спят, а, во-вторых, у них нет общественного чувства. Человек смог стать человеком, только общаясь с другими людьми и занимаясь общим трудом.
51. Скунс — такой милый полосатый зверёк, на первый взгляд совсем беззащитный. Живёт в Северной Америке. Когда ему угрожает опасность, он поворачивается к своему врагу задом, будто собирается убежать. Но не убегает, а поднимает пушистый хвост и, как из водяного пистолета, пускает в нос противнику струю такой вонючей жидкости, что у того дух захватывает. Животное, на которого попала эта струя, долго потом воняет так, что никто с ним не хочет водиться. Скунс имеет и другое название — американская вонючка.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой мы едва не сгораем, но зато читатель получает некоторое представление о том, что такое маленький степной пожар
Огромный огненный язык высовывался всё дальше и дальше вправо, готовясь повернуть в саванну. Вертолёт нёсся наперерез ему, постепенно снижаясь. Под нами мелькала чёрная от золы дымящаяся равнина, на которой то здесь, то там дотлевали пучки травы. Горячий ветер дул снизу, вздымая пепел и пыль. Сквозь дымовую завесу, застилавшую небо, солнце казалось совсем коричневым.
Вертолёт шёл на максимальной скорости. Во что бы то ни стало, мы должны были попытаться перехватить бушевавшее пламя: остановить его или повернуть к озеру. Если мы немедленно не сделаем этого, — пожар прорвётся в саванну, а там наш сафари и несметные стада беззащитных животных. Я понимал, что надежды почти не было: две химические авиабомбы — вот всё, чем мы располагаем. По радио я описал Кагену обстановку.
Едкий дым забивал пилотскую кабину и салон вертолёта. До убегавшего от нас края огненной стены оставалось не более трёхсот метров.
— Приготовить огнетушители! — резко приказал мне пилот.
— Гмм?..
— На тот случай, если загорится машина, — пояснил он. — Следи!
В салоне было четыре огнетушителя. Я снял их со стен, собрал на середину салона и взял в руки первый.
Пилот между тем приступил к выполнению своего плана. Хотя в баках вертолёта было полно бензина, и любая искра могла вызвать взрыв, пилот шёл на риск. Малодушие было не в характере этого человека.
Снизившись впереди огненного фронта, он развернул вертолёт и пошёл назад прямо навстречу пламени. У нас было только две бомбы, и сбросить их мы могли только один раз. Момент и место для этого нужно было определить совершенно точно, учитывая направление ветра, огня, угол атаки и скорость вертолёта. Исправить ошибку, даже если останемся живы, после того, как бомбы будут сброшены, мы не сможем.
Рёв моторов сливался с оглушительным воем пламени… Фонарь кабины пришлось распахнуть — его закоптило дымом. В кабину врывался раскалённый ветер, дым и малиновые искры. Прикрыв лицо левой рукой, на которой уже дымилась перчатка, пилот вновь и вновь выходил навстречу огню, держа палец правой руки на кнопке для сброса бомб. Но каждый раз ему, очевидно, казалось, что расчёт недостаточно точен, и бомбы оставались с нами. В самый последний момент, когда пламя уже готово было сомкнуться вокруг машины, отчаянный бросок в сторону спасал нас от гибели, но… только для нового захода и очередной безрезультатной атаки…
Не знаю уж, сколько таких заходов мы сделали. Может быть, три, а может быть, пять или шесть, Лица и руки у нас были обожжены. Дым разъедал глаза. Густая копоть на наших лицах смешивалась со слезами и потом. Всю воду, какая у нас была, я вылил на пол, чтобы он не так раскалялся. Три огнетушителя из четырех, были уже разряжены. Большие кучи почерневшей от копоти пены указывали те места, куда я направлял забивающую пламя струю. В иллюминаторах трескались стёкла…
Наверно, со стороны наши попытки могли показаться метаниями жалкого ночного мотылька вокруг охваченного пламенем дома. Разница была только в том, что у мотылька не бывает бензина в баках, ну и, разумеется, противопожарных авиабомб под фюзеляжем у него тоже нет.
Мой четвёртый огнетушитель кончился как раз в тот момент, когда вертолёт вдруг резко рванулся вверх, сбросив бомбы. Грохот разрывов потонул в рёве моторов и вое пламени.
Выбрасывая пустой огнетушитель в окно, я с удовольствием убедился, что дело сделано как надо. Весь передний край огненного языка на протяжении примерно двухсот метров затягивали волны белого химического дыма, расстилавшегося по земле. Словно огромное тяжёлое одеяло, они накрывали пламя, преграждая к нему доступ кислорода.
Там, где дым начинал рассеиваться, можно было рассмотреть чёрную полосу выжженной травы, на которой огонь уже не мог получить для себя новой пищи. Секунду за секундой эта полоса делалась всё шире, преграждая пламени путь в саванну. Стремившийся выпрямиться правый край огненной дуги был сбит, и теперь пожар распространялся только в сторону озера. Скоро он должен был достичь сырых тростниковых зарослей на берегу и упереться в воду. Позади линии огня чернело полуторакилометровое выжженное пространство, и теперь, если бы даже ветер со стороны озера усилился, огонь не смог бы прорваться в саванну: огромное пепелище встало бы на его пути…
— Сядем, — сказал пилот. — Сядем и приведём себя в порядок. Терпеть не могу, когда машина у меня плохо выглядит. А ты?
— Конечно, сказал я. — Сядем и приведём себя в порядок…
До берега было но более трёх километров, и мы достигли его за несколько минут. Пилот посадил машину у самой воды. Страшно хотелось пить. Я схватил кружку и бросился к озеру, но пилот остановил меня:
— Пить сырую воду в
