получилось бормотание, однако звуки слышались ясно. «Твоя болезнь не в теле, а в душе. Может, ты вылечишься сама, может, все пройдет на время, а потом снова вернется, потому что болезнь очень упорная, и ты, может быть, не вылечишься никогда. Там видно будет», — предсказала Фелиситас. Прежде чем проститься с посетителями, она дала Эвелин образок с изображением Святой Девы, освященный папой Иоанном Павлом, когда тот приезжал в Гватемалу, и маленький амулет из камня, с резьбой в виде неистовой Ишчель, богини-ягуарихи. «Тебя ждут испытания, девочка, но эти две добрые силы тебя защитят. Одна — святая мать-ягуариха племени майя, другая — святая мать христиан. Позови их, они придут и помогут тебе».
Область Гватемалы на границе с Мексикой была центром контрабанды и наркотрафика, тысячи мужчин, женщин и детей там зарабатывали на жизнь за рамками закона, но найти койота, которому можно было доверять, оказалось нелегко. Были такие, которые, получив половину оплаты, бросали людей на произвол судьбы где-нибудь в Мексике или перевозили их в нечеловеческих условиях. Порой запах, которым несло из контейнеров, выдавал тот факт, что внутри находились десятки трупов мигрантов, задохнувшихся или сварившихся заживо от невыносимой жары. Самой большой опасности подвергались маленькие девочки: их могли изнасиловать или продать сутенерам либо содержателям борделей. И снова Нурия Кастель протянула руку помощи падре Бенито, рекомендовав ему скромное агентство, имевшее хорошую репутацию среди евангелистов.
Речь шла о хозяйке булочной, которая занималась перевозкой людей как побочным бизнесом. Она гордилась тем, что ни один из ее клиентов не пал жертвой контрабанды живым товаром, никого не похитили и не убили по дороге, никто не упал с крыши поезда и никого оттуда не столкнули. Она более или менее отвечала за безопасность этих крайне рискованных сделок, принимала доступные ей меры предосторожности, в остальном уповая на Господа Бога, чтобы Тот оберегал с небес своих смиренных рабов. Она взимала обычную плату, которую требовал поллеро[19] для покрытия расходов и рисков, плюс ее комиссионные. Она постоянно была на связи со своими койотами, отслеживала их местонахождение и всегда знала, где именно находятся ее клиенты. Как говорила Нурия, ни один человек у нее пока что не пропал.
Падре Бенито с ней увиделся; перед ним явилась женщина лет пятидесяти, сильно накрашенная и вся в золоте: кроме золотых зубов, оно было и в ушах, и на шее, и на запястьях. Священник попросил скидку во имя Бога, взывая к ее доброму сердцу христианки, но женщина предпочла не смешивать веру и бизнес и осталась непреклонна; они должны заплатить аванс койоту и полностью ее комиссионные. Остальное доплатят родственники в Соединенных Штатах, или у клиента останется долг, разумеется с процентами. «Как вы думаете, где им взять такую сумму?» — настаивал иезуит. «Из сборов для вашей церкви, дорогой падре», — ответила она с иронией. Впрочем, этого не понадобилось, поскольку денег, присланных Мириам, хватило на похороны Андреса, на комиссионные агентству и на тридцать процентов оплаты койоту с условием, что остальное он получит, когда Эвелин будет на месте. Такой долг был делом святым; не было ни одного человека, который бы его не уплатил.
Койотам, которому булочница поручила Эвелин Ортегу, был некий Берто Кабрера, тридцатидвухлетний мексиканец, усатый, с животом, выдававшим большую любовь к пиву, который переправлял людей через границу уже более десяти лет. Он проделал такое путешествие десятки раз, перевез сотни мигрантов и в том, что касается людей, соблюдал порядочность, доходившую до щепетильности, но, если речь шла о других статьях контрабанды, мораль его становилась шаткой. «На мою работу смотрят косо, но это общественно полезный труд. Я забочусь о людях и не перевожу их в контейнерах для скота или на крышах вагонов», — объяснил он священнику.
Эвелин Ортега примкнула к группе, состоявшей из четверых мужчин, отправлявшихся на север в поисках работы, и одной женщины с двухмесячным ребенком, ехавшей к своему жениху в Лос-Анджелес. Ребенок мог создать в дороге трудности, но мать так умоляла, что в конце концов хозяйка агентства уступила. Клиенты собрались в кладовой булочной, где каждый получил фальшивые документы и инструкции касательно перипетий будущего путешествия. С этого момента они должны представляться только новым именем, и будет лучше, если они не будут знать настоящие имена попутчиков. Эвелин стояла, опустив голову и не решаясь поднять глаза на остальных, но женщина с ребенком подошла к ней сама и представилась. «Теперь меня зовут Мария Инес Портильо. А тебя?» — спросила она. Эвелин показала ей свое удостоверение. Ее новое имя было Пилар Саравиа.
Как только они покинут Гватемалу, им придется выдавать себя за мексиканцев, иного пути нет, они должны будут беспрекословно подчиняться койоту. Эвелин будет ученицей школы для глухонемых в Дуранго, якобы основанной монахинями. Кое-кто из попутчиков выучил государственный гимн Мексики и несколько расхожих слов, употребление которых в двух странах не совпадало. Это могло им помочь выдать себя за коренных мексиканцев, если их задержит миграционная служба. Койот запретил им обращаться на «ты», как это принято в Гватемале. К любому представителю власти или человеку в форме надо обращаться на «вы», не только из уважения, но и из предосторожности, остальным можно говорить неформальное «ты». Эвелин, как глухонемой, надлежало молчать, а если власти станут задавать ей вопросы, Берто покажет им сертификат фиктивной школы. Им также было велено надеть лучшую одежду и обуться в ботинки или туфли — никаких шлепанцев, — чтобы не вызывать лишних подозрений. Женщинам лучше отправиться в путь в брюках, но только не в драных джинсах, как сейчас модно. Нужна спортивная обувь, белье и теплая куртка; все должно поместиться в сумку или рюкзак. «Придется долго идти по пустыне. Лишняя тяжесть там ни к чему. Деньги поменяем на мексиканские песо. Расходы на транспорт покрыты, но вам же еще нужно на еду».
Падре Бенито дал Эвелин непромокаемый конверт из пластика, где лежали ее свидетельство о рождении, копии медицинского заключения и полицейского рапорта и характеристика, удостоверяющая ее благонадежность. Кто-то сказал ему, что это может помочь девушке получить в Соединенных Штатах статус беженки, и хотя это было маловероятно, он решил не пренебрегать такой возможностью. Он также заставил Эвелин выучить наизусть номер телефона ее матери в Чикаго и номер его сотового телефона. Обняв девушку на прощание, он дал ей несколько банкнот — все, что у него было.
Консепсьон Монтойя пыталась сохранять спокойствие, прощаясь с внучкой, однако слезы Эвелин опрокинули ее намерения, и она тоже расплакалась.
— Мне так грустно, что ты уезжаешь, — всхлипывала
