— она кладет что-то в карман. Затем дверь снова открывается, и она стоит в ожидании.
— Мама?
Я что-то слышу. Возможно, вздох.
Она слышала меня.
Я — как бутылка с газировкой, которую хорошенько потрясли, так, что слетела крышка. То, что из меня рвется, когда она уходит, — даже не злость и не стыд, и ни одно из ужасных бурлящих чувств, которые я держу в себе, сколько себя помню. Это что-то острое и твердое, как жало скорпиона, — и, несмотря на все, что я сейчас испытываю, я помню его название: Leiurus quinquestriatus — желтый скорпион. И от боли, которую причиняет жало, у меня вырывается дикий неумолчный крик.
Это продолжается долго. Когда заканчивается — я опустошена и обессилена. Лучше бы она посмотрела видео и мир бы рухнул. Лучше бы меня на самом деле ужалил скорпион. Я бы хотела, чтобы у меня было что-то, что можно показать людям, что-то вроде шрама на месте, где была моя мать.
Но у меня ничего нет. Такова жизнь.
Я снова прослушиваю автоответчик и набираю номер Энни Кокс. Я хочу найти своего брата.
Суббота, день
Я кладу трубку, когда у мисс Кокс включается автоответчик. Все равно ничего бы не вышло.
Набираю номер офицера Бенсона. Он тут же отвечает:
— Бенсон слушает.
— Здравствуйте, офицер Бенсон. Меня зовут Эмбер, я работаю над школьным проектом, посвященным социальной службе защиты детей.
Он не сразу находит что ответить:
— Что ж, здравствуй, Эмбер. Откуда у тебя мой номер?
— Мой папа работает в суде и дал мне вашу визитку.
— Хм, ладно. У меня есть всего минута. Я могу кратко ответить на какой-то вопрос?
Он слышит, как я улыбаюсь. Все говорят: по телефону слышно, когда улыбаются. И я очень широко улыбаюсь.
— Куда попадают дети, которых забирает служба опеки? Есть какое-то учреждение или что?
Он слегка откашливается. Мне не удается развеять его подозрения.
— Ну, смотря сколько ребенку лет. Обычно старших отправляют в какой-нибудь интернат, а маленьких на время берут в патронатные семьи, а потом возвращают домой.
— Возвращают домой?
— Ну да, главная задача органов опеки всегда — возвращать детей домой, как только проблемы родителей будут решены.
Он произнес это так, будто повторял уже тысячу раз, вроде как мы читаем наизусть стихотворение на уроке.
— А если эти проблемы нельзя решить? — Я продолжаю улыбаться.
Он мешкает с ответом:
— Тогда их отправляют уже в постоянное место пребывания или даже забирают в приемную семью. Слушай, Аманда, вся эта информация есть онлайн, ты просто можешь…
— Вообще-то Эмбер.
Он пытается меня разоблачить?
— Вы знаете, где Эндрю Бейли?
На этот раз долгая пауза:
— Почему ты о нем спрашиваешь? Ты его знаешь?
— Я знаю его сестру Лейлу.
Он реагирует без промедления:
— Ты знаешь, где она сейчас?
— Нет… Слушайте, я просто работала над школьным проектом. Мы с ребятами просто хотим отправить Энди открытку, чтобы ему не было так страшно. Я просто хочу узнать, как ее передать. — Я прикусываю губу, словно мне действительно стыдно за ложь.
— Малышка, я не могу тебе этого сказать. Но знаешь что, почему бы тебе не занести открытку в полицейский участок? А я прослежу, чтобы он ее получил. Просто попроси дежурного офицера меня вызвать. Хорошо?
— Хорошо. Спасибо, офицер Бенсон.
— Не за что. Ты как, сможешь прийти сегодня? — Он пытается меня поймать. Теперь он такой дружелюбный, чересчур даже.
— Я не знаю. Мне надо спросить маму, сможет ли она меня подвезти.
Осторожно. Осторожно. Что ответил бы нормальный ребенок?
— Спроси. Я буду здесь до пяти.
— Спасибо. Хорошо. До свидания.
Это ловушка. Ясно как день. Если я там появлюсь, он меня узнает. Меня поймают, и, возможно, я никогда не смогу передать Энди записку.
Патронатная семья. Приемные родители. Первая стадия митоза, когда одна клетка делится на две и обратного хода нет. Интерфаза, профаза, метафаза, анафаза, телофаза — и вот их две. Во всем мире нет семьи, которая забрала бы нас двоих. Но он маленький. Симпатичный, даже со сломанным передним зубом. Его вполне могут усыновить.
Он будет в безопасности. Кто-нибудь позаботится о нем, накормит и оденет. Ему будет лучше, точно.
Но кто будет сидеть с ним по вечерам в воскресенье и заставлять читать? Как он будет спать один, когда будут сниться кошмары? У него всегда была я, с самого младенчества, с той поры, как я стала менять ему подгузники, когда мама забывала.
Я все еще слышу, как он звал меня, когда его забирали.
Я снова включаю компьютер — чтобы выйти из своих аккаунтов. Закрывая окошко, замечаю, что, пока я здесь, мое видео посмотрели еще сотни раз.
И тогда я поняла, как сформулировать, ради чего все это.
Суббота, ночь
Сидя в безопасности, в фургоне, я обдумываю, как мне выходить из ситуации. Планирую свою месть. Свой лучший конечный результат.
Я знаю, как ездить на автобусе бесплатно. Я проделывала это не раз. У нас в школе висят плакаты о местах, где выручат, если попадешь в трудное положение. Тебя туда всегда пустят, и будешь в безопасности. Опознавательный знак — наклейки, на которых изображено что-то вроде большой взрослой пухли, обнимающей пухлю поменьше. Такие наклейки есть во всех автобусах.
И однажды, когда мне нужно было попасть в другую библиотеку, не ту, что рядом с домом, я проверила свою гипотезу. Дверь, на которой была наклейка с пухлыми человечками, открылась, и я встала на нижнюю ступеньку. Посмотрела снизу вверх на водителя, стараясь казаться младше, чем я есть:
— Простите, у меня нет денег, но за мной все время ходит какой-то странный дядька в длинном пальто. Я только хочу, чтобы он от меня отстал. Можно я проеду немножко, чтобы позвонить маме из безопасного места?
Водителем был крупный мужчина в накрахмаленной голубой рубашке:
— О чем речь, девчоночка! Проходи в салон.
Он улыбнулся мне, я улыбнулась ему. Он передал кому-то по рации обо мне и моем мифическом извращенце. Я проехала шесть километров и помахала ему рукой на прощание. Через пару часов я провернула то же самое с другим водителем — пожилой леди с длинными лиловыми ногтями. Она так волновалась, вглядываясь в тень библиотечного фасада в поисках моего вымышленного злодея, что мне стало почти стыдно за вранье.
В общем, чтобы добраться до полицейского участка, я могу воспользоваться доверчивостью славных людей, работающих в таких безопасных местах. Оставлю записку для Энди у дежурного и быстро уйду, пока никто меня не заметил.
Сейчас больно даже просто думать об Энди. А
