становлюсь дикарем, первобытным жителем леса и побережий. Я был дикарем и рубился со столь же диким вражеским племенем, и мой взгляд застилала родовая вражда и безудержная жажда убийства. Как проклинал я слишком короткий клинок римского меча, мелькавшего в моей руке!.. Вот копье громыхнуло в нагрудник моих доспехов, по гребню шлема прошелся вражеский меч. Меня бросило на колени. Шатаясь, я приподнялся и уложил нападавшего, яростно пырнув его снизу вверх...
...И замер на месте, удержав меч, занесенный над головой. Над вересками воцарилась внезапная тишина. Никто больше не нападал, враги куда-то исчезли... куда же? Они лежали молчаливым кольцом окровавленных тел, по-прежнему сжимая мечи. А из нас, из трех десятков принявших бой, осталось... всего пять человек. Два римлянина, бритт, ирландец... и я. Римский меч и римский доспех одержали очередную победу. Трудно было в это поверить, но каждый из наших погибших, прежде чем пасть, уложил самое меньшее четверых.
И нам, уцелевшим, оставалось только одно. Прорубаться обратно тем же путем, каким мы сюда пришли. Сквозь множество лиг чужой негостеприимной земли. Между тем слева и справа нас окружали высокие горы, и снег венчал их вершины. Да и внизу, в долинах, было холодно. Далеко ли на север мы успели забраться? Об этом мы не имели никакого понятия. Пройденный путь виделся нам сквозь багровый туман, где беспорядочно смешались жуткие дни и кровавые ночи. Мы знали только, что несколькими днями ранее остатки римского воинства рассеяла по холмам и ущельям свирепая буря, чье неистовство лишь добавляло ярости ордам наседавших на нас дикарей. Сутки за сутками ревели со скал и вершин боевые рога, и под этот рев мы, полсотни воинов, умудрившихся не потерять друг друга, с боем отвоевывали каждый шаг, раскидывая и рубя вопящих дикарей, возникавших, казалось, прямо из воздуха...
Теперь кругом была тишина. И никаких признаков врага. И мы потащились на юг, чувствуя себя загнанной дичью...
Но прежде, чем мы выступили в путь, я отыскал на побоище нечто, наполнившее меня яростным восторгом. Я увидел в ладонях мертвого воина длинный меч с рукоятью, предназначенной для обеих рук. Во имя Тора, это был настоящий северный меч!.. Я не знаю, как и откуда он попал к дикарям. Может, его принес в эту страну какой-нибудь светловолосый викинг, размахивавший им с песней на бородатых устах?.. Как бы то ни было, меч был здесь и лежал передо мной на земле. Его дикий владелец даже мертвым так крепко сжимал рукоять, что мне пришлось обрубить его кисть — тогда только я сумел высвободить оружие.
Я взял его в руки и сразу почувствовал себя увереннее и смелее. Короткие мечи и римские щиты были, возможно, хороши для людей среднего роста. Но не для меня. Во мне было шесть футов и пять с лишком дюймов. Такие, как я, дерутся не зубочистками...
Итак, мы двинулись в обратный путь через горы. Мы боком пробирались по узеньким тропкам над кручами и карабкались на обрывы. Как насекомые, ползли мы по каменным откосам, уходившим вершинами в облака... Каменные исполины обступали нас со всех сторон, и подле них человек чувствовал себя карликом. А когда мы выбирались на самый верх, горный ветер обрушивал на нас свою первозданную мощь, грозя унести в бездну, и мы слышали в его реве голоса великанов...
И вот там-то, на самой вершине, мы и сошлись с теми, кто нас там дожидался. Бритт упал первым, пронзенный копьем. Умирая, он все-таки нашел в себе силы подняться, схватил своего погубителя... перевалился через край и рухнул вместе с ним с высоты в тысячу футов. Битва оказалась жестокой и краткой. Всего несколько мгновений гремели мечи, но этого оказалось достаточно. Четверо нападавших неподвижно лежали у наших ног. Один из римлян скорчился на земле, пытаясь остановить кровь, хлеставшую из обрубка отсеченной руки...
Мы сбросили убитых с откоса и перетянули руку римлянина кожаными ремешками, прекращая кровотечение. И вновь зашагали вперед.
Мы шли, и шли, и шли без конца. Утесы раскачивались над нашими головами, поросшие дроком склоны немыслимым образом запрокидывались. Солнце восходило над шатавшимися вершинами и снова опускалось на запад. Однажды, когда мы сидели на гребне холма, прячась между огромными валунами, внизу под нами по узкой тропе, петлявшей по горному склону, прошел военный отряд дикарей. И вот, когда они оказались прямо под нами, ирландец вдруг издал крик безумного восторга и прыгнул со скалы в самую их гущу. Они ринулись на него со звериным рычанием, точно стая волков, и какое-то время его рыжие волосы мелькали над массой черных голов. Первый, кто добрался до него, упал с разрубленной головой. Второй отчаянно закричал — его рука отделилась от туловища. Ирландец издал дикий боевой клич, пронзил мечом чью-то волосатую грудь, высвободил оружие и снес с плеч еще одну черноволосую голову. Но потом они захлестнули его, словно волчья стая, окружившая льва. Прошло еще мгновение, и его голову подняли на копье. Нам показалось, что восторг битвы еще не покинул его лица...
Отряд удалился, не обнаружив нашего присутствия, и мы двинулись дальше. Стемнело, и в небо вышла луна. Вершины гор превратились в исполинские призраки, а долины наполнили странные тени. В это время на нашем пути стали попадаться знаки битвы и отступления. То мертвый римлянин — бесформенная смятая груда у подножия отвесной скалы, да зачастую еще и с торчащим в теле копьем, — то туловище без головы, то голова без тела. Разбитые шлемы, сломанные мечи... безмолвная летопись отчаянных и безнадежных сражений!
Шатаясь и поддерживая друг друга, мы ковыляли вперед и устроили привал лишь на рассвете. Мы спрятались в скалах и отважились высунуться наружу только когда снова стемнело. В течение дня мимо нас снова несколько раз проходили отряды дикарей, но мы оставались незамеченными. Хотя порою они оказывались так близко, что можно было дотянуться рукой.
К рассвету мы достигли края, совсем непохожего на пройденные нами угрюмые горы. Мы оказались на обширном плато. Со всех сторон вздымались горные кручи, и только к югу равнина, похоже, тянулась на значительное расстояние. И я понадеялся, что мы уже миновали горный край и оказались в предгорьях, постепенно переходивших в плодородные луговины, лежавшие южнее.
Отыскав озеро, мы остановились на берегу. Не было заметно никаких признаков неприятеля, в небе — ни единого дымка. Но пока мы стояли у края воды, однорукий римлянин вдруг пошатнулся и безмолвно рухнул лицом вниз, а в спине у него торчало метательное копье.
Всполошившись, мы внимательно оглядели
