их переодели в гражданскую одежду.
Возможно, именно благодаря этому успешно прошли через все украинские блокпосты, доставив наших "беркутят" в Луганскую областную больницу. Я каждый день проверял товарища.
С того дня пребывание в Луганске становилось все более похоже на русскую рулетку. Казалось, что твоя смерть — это лишь вопрос времени. Больницы Луганска были забиты ранеными, а морги — убитыми. Большинство медиков впервые столкнулись с таким количеством огнестрельных и осколочных ранений, учились по ходу дела, других вариантов не было, как и у военных, все перестраивали на ходу. Я не видел смысла ездить домой — дома просто не стало, как и отца с матерью, а тут хоть не в одиночестве, помогаешь. Охрана общественного порядка, помогал врачам. Ездил на выезды, часто отстреливался.
Но запомнился мне один выезд. Моя скорая мчалась через промзону на вызов. На дороге вообще никого не было. Вдруг, за поворотом показалась одиноко стоящая волга. Тормознул машину, как толкнул кто. [1]
В районе был всего один прилет. На расстоянии пяти метров от авто была воронка от мины. В салоне на руле лежал человек без головы. Спортивные штаны и майка этого парня говорили о том, что к ополчению он не имеет никакого отношения. Взял документы, слипшиеся от крови, голова — голова была пуста. Просто механические действия. Нужно было сказать родным. Самое страшное — говорить родственникам о смерти. Не ты не веришь тому, что говоришь, ни тебя не понимают.
Потом пришла России, как же остро я завидовал Крыму, тогда в 2014 году. 17 марта 2014 года президент России подписал Указ о признании Крыма суверенным государством. А на следующий день подписал договор о принятии его в состав России. И все эти дни я остро завидовал, этому сумасшедшему танцу «Русской весны». С ее мобилизовавшимися в одночасье жителями, разудалыми казаками на перешейках, «вежливыми людьми», материализовавшимися из воздуха по всему полуострову. Наши тогда захотели самостоятельности, а может еще были иные причины, не в курсе.
Важно было другое Крым стал для хохлов недосягаем. Вместо них — осудили нас, за измену. Луганск и Донбасс судили, за то, что они гордятся и берегут свою настоящую историю, историю своего народа, а не ту мерзкую ложь, которая возвеличивает палачей и убийц и которую уже давно вдалбливают в головы украинскому народу, как настоящую, ну и конечно мы должны были стать этакой Жанной Д’Арк, пугалом по-простому. Хотя, вполне возможно, что это и есть «измена» современной Украине. Той стране, где убийцы, вина которых практически доказана, свободно гуляют по улицам, той стране, которая расстреливает из артиллерии свои же собственных граждан, при этом заявляя о том, как она их любит и что обязательно их освободит от «оккупации».
И вот сейчас Россия с нами, она помогает. Как будто вернулись домой и пришли силы бороться дальше. Сейчас смерть обошла стороной, значит еще повоюем.
— Егор, ты тут как? Жив?
— Не дождешься!
— Мы у леса торчим, вокруг минного поля.
— Ты не поверишь, я догадался! Раненых много?
— В той или иной степени все, но в основном контузия и осколки.
С помощью товарища я доковылял до деревьев и устало прислонился к одному из них, остро запахло сосновой смолой. Это бесценный запах, он мирный, домашний, спокойный.
Те, кто по здоровее принялись организовывать лагерь, натаскали хвороста, лапника и того, что уцелело из КАМАЗа. Опушка имела оригинальный ландшафт, подправленный снарядом. Воронка от взрыва скрыла нас от жужжалок, но как нам выбраться к своим? Голова гудела и подвывала….
Не подвывала, это сторонний звук. Перехватив автомат поудобнее, поднялся на ноги. Метра три от лагеря нашел изуродованную волчицу. Она барахталась в крови, силясь встать и тихонько поскуливала от боли. Не жилец, ее грудь ходила ходуном от частого дыхания. Она, как и мы попала под удар. Рядом с ней, толкая мать носом, скулил щенок, наверное, полуторамесячный. Он иногда бегал вокруг, возвращался и плакал.
Голова волчицы повернулась на звук, ее желтые в этот миг человеческие глаза посмотрели на меня. В них было столько мольбы, бесстрашия перед смертью и мужества, что захотелось поклониться. Она просила только об одном, позаботится о ее ребенке, ведь чужих детей не бывает?
Щен был серый, с небольшой коричневой полоской вдоль спины. На морде застыла кровь, он постоянно тыкался носом в волчицу. Я присел и протянул руку, щен застыл и перестал плакать.
За спиной хрустнула ветка, умирающая волчица оскалилась.
— Командир, потеряли тебя.
— Дим, иди обратно, сейчас приду.
— Ты? — кивнул он на волчицу.
— Взрывом, — волчонок залез ко мне под ноги и осторожно выглядывая из-под коленок.
— Нужно добить, мучается же…
— Иди.
Добивать никого не пришлось, она сама ушла, убедилась, что ребенок пошел ко мне, что я какая-никакая защита и закрыла глаза.
— Беги к своим богам, я позабочусь, если жив останусь.
Ну руки щенок пошел добровольно, уютно расположившись под курткой, чихнул пару раз и все-таки высунул морду, запах пороха ему не понравился. Потом еще повозившись затих.
Между тем на опушке уже пришли в себя и даже развели небольшой огонек в ямке и поставили что-то готовится. Дима поднял на меня глаза, кивнул своим мыслям и продолжил кашеварить. Ко мне подсел военкор. Француз.
Навязали нам их двоих, в начале. Одному из этих журналистов пришлось уехать из Донецка, чтобы не подвергать опасности своих близких, оставшихся в Европе. После выезда из Украины ему закрыли въезд туда на 10 лет. Безосновательно. За правду. Второму европейское начальство в одной из известных местных газет написало письмо, что временно отзывают у него лицензию из-за давления «сверху». Тем не менее он остался на Донбассе и, не смотря на всю льющуюся на него ненависть и угрозы, продолжает бороться за правду. Она здесь дорогого стоит. Жан оказался болезненно честным, достаточно умным, но не понимающим.
— Как же так получилось?
Спрашивал у него, намекая на его нахождение в зоне конфликта.
— Я смотреть и писать новости. Совсем не понимать одного, откуда столько злобы. Почему откровенная пропаганда против России. А люди! Merde[2]! Они слепые, как бараны верят газетам и телевидению. Мало думающих задают вопросы, но таковых мало. Но это же… bizarre[3]? Странно!
— Почему странно?
Подначивал я француза. Он смешно морщит нос и лекторским тоном начинает:
— Я же читать, я изучать вопрос. Я русский выучить, только из-за этого, у нас не найти историю с разных сторон. Пытаться рассказать в своих социальных сетях про историю Украины, про Союз и Евромайдан. Про незаконную смену власти и genocide русскоязычных украинцев! Меня
