кто из них в действительности является хозяином положения, а потому и старика напутствовала быть достаточно почтительным:
Воротись, поклонись рыбке…
А старик, хотя и был несказанно рад возможности встречи со своей рыбкой, не мог не возмутиться нелепости нового каприза.
«Что ты, баба, белены объелась?
Ни ступить, ни молвить не умеешь,
Насмешишь ты целое царство.»
Сказал и сразу испугался: зачем это я? А вдруг отступится, вдруг скажет: твоя правда — не надо тебе больше ходить к рыбке.
Но ничего подобного не произошло, Более того, старуха так обозлилась, что ударила мужа по щеке и заорала, что, если не пойдет сам, его потащат силой.
Нет, вот этого он хотел меньше всего. Сам путь к морю был ему в радость: он предвкушал встречу с ней и старался идти не спеша. И, придя к морю, помедлил прежде чем звать ее, а, когда позвал, надеялся, что она приплывет не сразу и даст ему продлить миг сладкого ожидания.
Однако, она приплыла довольно быстро, и показалась ему немного усталою — он впервые подумал, что, наверно, у не были и другие заботы, кроме как выполнять очередные капризы старухи. Он не мог допустить, что плавать на свидание с ним могло быть ей в тягость…Хотя, как знать?
Но сомнения, которые начали закрадываться к нему в душу, мгновенно исчезли, когда он встретил ее приветливый лучистый взор, услыхал ее чарующий голос.
Слова, которыми они обменивались, обычно были краткими и носили почти ритуальный характер: он жаловался на старуху, говорил, что она вздурилась, взбунтовалась и не дает ему покоя; рыбка успокаивала, утешала его — не печалься, ну дворянкой так дворянкой, царицей так царицей — это не должно тебя (а ему хотелось услышать «нас») беспокоить…Главное было, конечно, то как они глядели друг на друга, вернее, как он глядел на нее, поскольку ее взгляд он до конца разгадать не мог: была в нем нежность (а может быть жалость?) и вместе с ней печаль и задумчивость. Может быть ее беспокоила та же мысль, что все чаще и чаще тревожила его — чем все это кончится?
Но, так или иначе, он возвращался со свидания радостный, даже толком забыв, за чем был послан. Каково же было его изумление, когда увидел перед собой царские палаты.
Надо сказать, что за свою жизнь, старик и в городе то был два — от силы три раза, а царские палаты ему могли лишь во сне сниться, но такие сны он никогда не видел. А здесь наяву! Не мудрено, что он совсем оробел и бросился в ноги царице, сидевшей во главе стола, совсем забыв, что это женщина, как-никак, была его женой. Но та на него даже не взглянула, лишь с очей прогнать велела. Слуги поспешили выполнить это указание, да так постарались, что чуть старика не изрубили, а народ улюлюкал, что де
Поделом тебе, старый невежа!
Не садись не в свои сани!
Однако старик, добравшись до своего сеновала, совсем не чувствовал себя несчастным: он думал о рыбке и о том, что скоро что-то должно произойти. Его предчувствия менялись от тревожных и мрачных до радостных и восторженных. Он понимал, что старуха не остановится в своих капризах и потребует чего-нибудь такого, что заставит рыбку пойти на какой-то отчаянный шаг. Но на какой? Может быть,…эта фантазия все чаще и чаще являлась старику…она сбросит свое рыбье обличье и явится ему прекрасной девушкой. Старику, за его долгую жизнь, доводилось слышать много разных историй, и среди них — про лягушку, которая превращалась в царевну. Только от рыбки не требовалось такого полного перевоплощения: она нравилась ему и такой как она была. Пожалуй, достаточно будет сбросить хвост и высвободить из под него свои прелестные ручки и ножки в золотых туфельках…Нет! Не надо золотых туфелек: он уже достаточно насмотрелся золотых украшений на старухе, и они вызывали у него отвращение…она побежит к нему босичком!
Бывало, правда, воображение рисовало ему и совсем другие картины, но он старался гнать их от себя.
И вот, решительный момент наступил: старуха вызвала его и заявила, что хочет быть владычицей морскою (это бы еще куда ни шло), и чтобы золотая рыбка (его рыбка!) служила ей и была у нее на посылках. Это требование было столь нелепо, что старик даже не пытался перечить, а просто двинулся к морю. Он шел, понимая, что в таком качестве идет последний раз, что сейчас свершится то, что он так ждал и чего боялся.
А на море в это время бушевала черная буря.
Так и вздулись сердитые волны,
Так и ходят, так воем и воют
Он не стал медлить: сразу позвал рыбку, и она тут же появилась, как будто была совсем рядом, как будто вынырнула из очередного накатывающего на берег пенного вала. Старик начал быстро объяснять суть дела. Он ни о чем не просил, просто излагал факты, называя старуху проклятой бабой, и показывая, что никак не допускает возможность исполнения ее безумного каприза, хотя выхода из положения тоже не знает.
Пока говорил, невольно прикидывал возможный эффект своих слов. Пожалуй, наиболее вероятным (и наиболее желательным) ему казалось, что рыбка просто рассмеется. Он представлял детское изумление, которое появится на ее очаровательном личике, как зазвучит ее смех: «Мне на посылках!?». А дальше…дальше, может быть последует та сцена, которая рисовалась ему в конюшне на сеновале и которую сейчас он не смел представить.
А может быть, она рассердится, нахмурится или загрустит, потому что, возможно решение тоже не сразу придет ей в голову…
Всякое представлялось старику, всякое ему грезилось,…но не то, что произошло на самом деле.
Ничего не ответила рыбка,
Лишь хвостиком по воде плеснула
И ушла в синее море.
В первый момент старик остолбенел. Она ушла, ничего не сказав! Она навсегда покинула его! Он больше никогда…
Так стоял он час или больше, не отводя глаз от бушующей стихии, как будто ожидая, что рыбка вновь выплывет из набегающей волны…Но на самом деле он уже ничего не ждал: просто стоял, глядя на струистую пелену, которая все приносит и все уносит, всем одаряет и все забирает.
Он как-то и не заметил, что буря уже прошла, что волны не накатываются на берег с прежней
