всех нас в скандал…
«Без доказательств, — подумал патриций, — похоже, Валерия не знает о свидетельстве центуриона».
— Если бы ты был его родственником, мой брат, подав на тебя в суд, невольно опозорил бы и себя, — продолжала она ледяным тоном. — Лично мне хотелось бы оставаться верной памяти Эренния, моего покойного мужа, но обстоятельства таковы, что я вынуждена изменить это решение. Наш с тобой временный союз вынудил бы Валерия прийти к более разумному решению и выбросить из головы эту глупую затею. Разумеется, как только проблема разрешится, мы положим конец нашему формальному браку.
Публий Аврелий насмешливо посмотрел на неё.
— Великодушное предложение, Гайя Валерия. К сожалению, единственный аспект брака, который меня привлекает, как раз тот, который ты изначально исключила.
— Но этот союз избавил бы тебя от суда и скандала… — продолжала настаивать она.
— Я не достоин такой великодушной жертвы. В любом случае благодарю за предложение, — завершил разговор патриций, намереваясь удалиться.
— Ты не понял! Ещё до замужества я… — она задержала его и глухим от волнения голосом добавила: — Я согласилась выйти замуж за Эренния, только повинуясь брату.
Публия Аврелия это не тронуло. Валерия взглянула на него, и в её взгляде читалось разочарование и отчаяние.
— Будь откровенным, Стаций, что не так во мне? Афина из Парфенона — это тебя не устраивает, не так ли?
Молчание мужчины оказалось красноречивее любого ответа, и она расплакалась, причём так безудержно, что Публий Аврелий захотел как-то утешить её. Постепенно формальные знаки внимания переросли в ласковые объятия, а затем и более крепкие, которые уже мало походили на братские.
Валерия опустила голову ему на грудь, вуаль соскользнула на плечи, открыв алебастрово-белоснежную шею, и Аврелий прикоснулся к ней губами, подумав, как было бы прекрасно, если бы она не притворялась. Потом, намеренно торопя события, расстегнул пряжку на её тунике и обнажил плечо. И только тут женщина поняла, что оказалась в его объятиях.
— Боги! — в растерянности прошептала она, тотчас отстраняясь, чтобы поправить одежду. — Не знаю, как это произошло…
Аврелий насмешливо посмотрел на неё.
Успокойся, Валерия, я знаю все эти уловки: девичья скромность, но постепенные уступки, чтобы желание не угасало… Что касается остального, то здесь мужчине придётся подождать до преломления свадебной лепёшки перед алтарём Юпитера. Ведь чтобы купить знатную Гайю Валерию, недостаточно горстки монет. Требуется громкое имя, солидное состояние, которое, естественно, вместе со званием хозяйки домуса перейдёт в её распоряжение, — с сарказмом объяснил он. — Ну а если добавить ко всему этому, что вскоре супругу придётся вскрыть себе вены, чтобы избежать плахи, то вдова окажется ещё и единственной наследницей…
— Что ты хочешь сказать? — недоверчиво пролепетала матрона.
— Что у тебя, Валерия, нет за душой ни сестерция. И с тех пор, как Эренний оставил тебя с пустым кошельком, ты ищешь, кто бы мог его пополнить с помощью выгодного брака. В Греции ты обращалась к квестору Цесине, вела переговоры с центурионом Рецием, обратила внимание даже на этого недомерка нового проконсула. Всё это очень известные люди с большими средствами, которые, однако, сразу же уточнили, что ждут, от будущей жены солидного приданого, — безжалостно продолжал Аврелий излагать всё, что сообщила Кастору Цирия. — И тогда ты поспешила в Рим, движимая страстным желанием как можно быстрее найти человека, за которого можно было бы выйти замуж, всем и вся рассказывая о своей кристальной честности, чтобы повысить цену.
— Как ты смеешь так разговаривать со мной! — возмутилась Валерия.
— На твою беду, мужчин, готовых взять жену без всяких средств, очень мало, — неумолимо продолжал сенатор. — Так почему бы не попробовать заполучить сумасбродного и богатого патриция, у которого нет привычки считать деньги в чужих кошельках. Но, увы, патриций, о котором идёт речь, окружён красивыми, доступными женщинами, и чтобы произвести на него впечатление, нужно выделиться: безупречная матрона, целомудренная и застенчивая, в которой годами таятся страсть и пламень… Какой мужчина не возгордился бы, если бы ему удалось растопить подобный кусок льда?
— По-твоему, я такая, Аврелий? Лицемерная, подлая, задумавшая поживиться твоими деньгами? А я ведь всего лишь хотела спасти тебя…
— Неужели? Жаль только, что для этого понадобилось избавиться от соперниц. И вот ты уже следишь за мной и за Кореллией, отправляешь слугу сообщить Метронию о наших с ней отношениях. Поздравляю, Валерия, у тебя хорошая сеть осведомителей, но и у меня не хуже! — сказал Аврелий, про себя возблагодарив разговорчивую хозяйку таверны, которая продала Кастору эти важные секреты.
— Ты… ты… — в ярости прошипела матрона и влепила Аврелию звонкую пощёчину. На пороге, у двери, она обернулась и с перекошенным от гнева лицом проговорила: — Кореллия, эта шлюха, спит и с моим братом, ты это знал? Что касается меня, то я буду стоять у самой плахи в тот день, когда тебе отрубят голову! — воскликнула она и выбежала из книжной лавки.
«Валерий, Метроний, Кореллия, а теперь ещё и Гайя Валерия — я решительно теряю популярность», — подумал Аврелий, выходя из служебной комнаты и держась за щёку.
— Забавное совпадение! — произнёс за его спиной сладкий голос Токула. — Сначала сестра полководца Валерия, явно чем-то расстроенная, потом сенатор Стаций с пылающей щекой. Если верно, что болтают в городе, то ваша ожидаемая помолвка начинается под плохим знаком!
— Ни о какой помолвке нет и речи, Токул!
— Серьёзно? Все считают, что вопрос решён…
Но будь любезен, раз уж ты ничем не занят, помоги мне найти что-нибудь почитать для Бальбины. Беременность вынуждает её почти целый день оставаться в постели…
— Такая молодая и хорошенькая женщина, конечно, с интересом почитает любовные стихи. Что скажешь об Овидии? — предложил Аврелий.
Токул неодобрительно покачал головой: этот знаменитый автор эротических элегий определённо слишком безнравственный, по его мнению.
— Тогда купи ей Каллимаха[48], — посоветовал сенатор, указывая на великолепный свиток, выставленный на главной полке.
— А нет ли чего-нибудь подешевле? — замялся Токул.
— Да есть, но это для тех, кто не может себе позволить кресло в Сенате… — ответил патриций.
— Понимаю, — вздохнул низенький человек и, к большому удивлению Аврелия, тут же расплатился, не торгуясь.
«Учится, — решил про себя патриций. — Он уже научился поступаться в
