стояла на кухне и нарезала сыр для бутербродов, когда появился Добрый и по-медвежьи сгрёб меня в объятия. Он зарылся лицом в волосы, жадно вдыхая запах, целовал меня в макушку и крепко прижимал меня к себе. Обнять моего медведя мне не хватало рук, щемящее чувство в груди напомнило мне, что я очень скучала по нему, и как сильно мне не хватало поцелуев в макушку, медвежьих объятий и бормотания на ушко «зайчикмоймаленькаямоядурындамалюсенькая». Я засопела ему в ухо ёжиком, он хохотнул, и поцеловал меня в губы «до звёзд из глаз». Это была наша шутка о страстных поцелуях. Мысль о том, что роднее и ближе у меня никого нет, и ничего на свете это не изменит, пришла мне в голову с чемоданом и поселилась там на ПМЖ.
Дима с умилением смотрел, как я жую и одновременно эмоционально рассказываю о событиях на последней дискотеке, жестикулируя рукой с зажатым в ней остатком бутерброда. Когда я закончила завтрак, он схватил меня за руку и потащил на улицу к машине, чтобы показать «одно красивое место».
Место действительно было потрясающе красивое, по извилистой грунтовой дороге мы проехали на самый верх сопки у моря, остановились на вершине. Хмурое небо со свинцовыми тучами почти ложилось на поляну с темной густой травой и кочками. Всё поле было усеяно ярко фиолетовыми дикими ирисами.
Мы вышли из машины, я подняла голову и стала рассматривать небо с грозными темно серыми облаками. В мою голову опять вломилась Оксана. Я оторвалась от неба, обняла себя руками и посмотрела на него.
– Эй, что? Что такое? – он подошел и коснулся моего лица, большой палец провел по моим губам.
Я молчала, глянула себе под ноги и собиралась с мыслями. Можно было, конечно, ничего не говорить и сделать вид, что Оксана мне ничего не говорила. Возможно, будь я старше, я бы так и сделала. Но сейчас я чувствовала, что эти недомолвки, недосказанность и мои догадки просто задавят меня.
– Тебе просили кое-что передать.
– Что?
– Что ты был не при чём. Ребёнок был не твой, – сказала я.
Голос был глухой, эмоций не было. Я не смотрела на него, я не хотела видеть его реакцию, почему-то я была уверена, что увижу у него на лице чувства к Оксане, сожаление, возможно, боль.
– Вот, сука…Что она тебе сказала? – спросил он.
– Ничего. Это всё. Я передала почти дословно.
– Точно?
– За день до этого она сказала, что она не отдаст тебя мне, что ты ей нужен, – я выдохнула и подняла глаза, – Дима, что это было? Что происходит?
Перед нами расстилалось болотистое поле диких ирисов, которое заканчивалось обрывом. А внизу волны с яростью бросались на скалу, оставляя рисунки на камнях. Красота и безмятежность поля в фиолетовых вкраплениях цветов нарушалась рёвом и грохотом воды.
Дима взял меня двумя руками за талию и посадил на капот. Я не сопротивлялась, и послушно поставила ноги на защиту переднего бампера. Теперь я смотрела на него сверху вниз, он взял мои ладони в свои руки и начал говорить.
– Я расскажу тебе, почему я ушёл от неё. Это помимо всего прочего. Ты сама видела, что мы были разные. Я не буду тебе врать, между нами что-то было, что-то необъяснимое, животное, что ли. Не любовь, точно – мне никогда не хотелось беречь и защищать её. Она была испорченная и грубая, и мне хотелось быть таким же грубым с ней. Мы были близки, и больше нас ничего не связывало. Я был постоянно злой и агрессивный, и, наверное, ей это нравилось. Мы ругались, мирились, занимались сексом, потом опять ругались. Это был как замкнутый круг какой-то, – он замолчал, только сильнее сжал мои ладони.
Его глаза напряженно вглядывались в мое лицо, стараясь предугадать мою реакцию. Он продолжил.
– Её сдала её же подружка. Просто взяла и сказала по секрету. Оксана сделала аборт, пока я был во Владивостоке, – он опустил голову и продолжил, – Она убила моего ребёнка. Наверное, из-за меня, я вёл себя как скотина. Я не знаю, что именно заставило её так поступить, не стал выяснять. Я не хочу больше разговаривать с ней. Единственная причина, почему я ещё могу её видеть, так это моя вина. Ребёнок – это всегда результат процесса, в котором участвуют двое.
Я отвернула голову в сторону и старалась не шмыгать носом, в его голосе я слышала страдание, сожаление и чувство вины, эта гремучая смесь заставила меня плакать, его боль отозвалась в каждой клеточке моего тела. Но это меня не остановило.
– Твою ж мать, Дима! Ты что, не знал, что есть презервативы? Ты не знал, что от секса бывают дети? Ты когда спал с ней, на что рассчитывал? Ты готов был создать с ней семью? Зачем тогда всё это было? Да, ты виноват! Посмотри на меня! Подними глаза! Я прямо в глаза скажу – ты виноват, что залез к ней под юбку, не имея чувств и каких-либо намерений, – я освободила руку и вытерла слёзы.
Он стоял и смотрел на меня, не веря тому, что он слышит. Он ожидал чего угодно – истерику, слёзы, равнодушие и отсутствие какой либо бурной реакции. Но не правды.
– А теперь представь на секунду, что это была бы я. Вот так же поступили бы со мной, – сказала я.
Он сжал кулаки, что побелели костяшки. Лицо стало суровым, брови сошлись на переносице.
– Я не оправдываю её, но это твоя ответственность как мужчины. В ситуации виноваты вы оба, но на тебе двойная вина, потому что ты должен был думать головой, а не…., – я не стала заканчивать фразу, – Мне жаль. Действительно жаль. Что ты не женился на Оксане, и вы не родили этого ребенка. Отвези меня домой, я хочу побыть одна.
Он, молча, помог мне слезть с капота, сел в машину и отвез меня домой. Всю дорогу в машине стояла давящая тишина. Он очень хорошо знал, что меня сейчас лучше не трогать и дать время успокоиться. Мой взрывной характер не был для него секретом, пару раз ещё в детстве он попадал под раздачу «приятностей» на эмоциях. Я вышла из машины и пошла к подъезду.
– Рина, подожди, – он догнал меня и взял за руку, – Давай поговорим.
– Да идите вы *запрещено цензурой* с Оксаной вместе! – прошипела я ему в лицо, резко выдернула руку и скрылась в подъезде.
* * *
Два дня я провела дома, отгородившись одеялом от всего мира.