Затем ярл Скирре встал.
— Сразу после посвящения Торкель Мачта брал карлов, что только получили свою руну, и увозил их на охоту, — он поднял руку, успокаивая толпу. — Охоту на волков, медведей, рысей. Я всегда говорил, что руна без умелой руки и ясной головы ничего не значит, потому хотел, чтобы мальчишки научились думать и сражаться. Торкель заботился о Роальде с самого рождения! Учил его драться, стоять в строю, правильно держать щит. Видимо, он хотел дать моему сыну больше, чем я приказал.
Скирре возвысил голос:
— Торкель нарушил приказ! Без разрешения он напал на ту деревню. И я глубоко скорблю о каждом погибшем вместе с лендерманом Эрлингом. Я знаю, что такое потерять сына. Мой Роальд умер там. И я рад, что лендерман Эрлинг не почувствовал эту скорбь. Вот только мой сын умер! Он учился у лучших воинов. И умер! На нем была радужная кольчуга. Но он умер! У него был шлем и моя секира. А он умер! От рук безрунного! Каким колдовством воспользовался твой сын, Эрлинг, чтобы победить моего? Он ведь даже не получил руну! Он был слабее, у него не было оружия, ведь безрунным оружие не положено. Как он сумел победить?
Я вскочил на ноги и выкрикнул, случайно дав петуха:
— Это был честный бой! С одной стороны был перворунный Роальд в кольчуге, шлеме и с секирой, а с другой я, безрунный и безоружный. Но боги любили меня, а значит, мы были на равных!
Воины дружно расхохотались. Даже Магнус, который всё старался выглядеть серьезно, как его отец, и тот разулыбался.
— Роальд думал, что он самый сильный. Ведь у него и руна, и кольчуга, и секира. Поэтому он может без опаски рубить стариков и детей. Поэтому он и проиграл. Его секира застряла в потолочной балке. Он был слишком высок! Тогда я схватил свинокол и воткнул ему в подмышку.
— Самоуверенность, — покачал головой Рагнвальд, — она часто губит хороших воинов. Мне жаль твоего сына, Скирре.
— Я не мстил, лендерман Эрлинг, — сказал Скирре, — потому что вирой за смерть моего сына стала целая деревня. И если бы не умер мой сын, умер бы твой. Как бы я расплатился за это? Не знаю. Согласен ли ты принять смерть моего сына, как виру за деревню?
Его слова прозвучали так щедро и так правильно, что отказ отца походил бы на каприз ветреной девчонки.
— Согласен, ярл Скирре.
Слова отца прозвучали так тяжело, что проломили бы пол, если бы стали камнями.
— Если бы в Растранде всё и закончилось, я бы сюда не приплыл. Торкель пытался похитить Кая, как какого-то трэля. Прямо из Сторбаша. И если бы не Альрик Беззащитный, мой сын был бы сейчас мертв. На то есть не один свидетель. Когда Кай стал хирдманом, Торкель со своим хирдом преследовал его. Он пытался убить его на острове Энслиг. И…
Скирре вмешался:
— Повторю. Торкель занимался моим сыном с малолетства, учил его бою, управлению кораблем, плаванию. Он привез тело Роальда ко мне, повинился и сказал, что более не будет служить в моей дружине. Я отвечаю за действия Торкеля в Растранде, но не отвечаю за него после. Я слышал, что он набрал хирд. Слышал, что погиб в охоте на великана. Может, он считал себя ответственным за смерть Роальда и хотел хотя бы так загладить свою вину?
— Кто может подтвердить твои слова? — спросил отец.
— Все мои люди, — и Скирре махнул рукой на свою скамью, за которой стояли его воины.
— Ярл Скирре не отвечает за поступки Торкеля Мачты с момента оставления им службы, — подытожил конунг. — По закону и обычаю, если человек уходит в вольные хирдманы, его семья и бывший господин не отвечают за его поступки.
— Это хорошо, — не выдержал я. — Ибо я убил Торкеля Мачту. Моя четвертая руна получена ценой его жизни.
— Прискорбно это слышать, — сказал ярл Скирре. — Значит, отныне наша вражда закончена.
— Если все так, — снова отец, — тогда кого ты назовешь виновным в попытке похищения моего младшего сына? Я не прибежал жаловаться к конунгу Рагнвальду после разорения моей деревни, так как там погиб его сын. Я молчал и тогда, когда Торкель хотел убить Кая, так как Кай — рунный воин, и сам должен справиться со своими врагами.
Многие в зале кивнули при этих словах. Это правильно. Так и должно быть. И неважно, что враг намного сильнее тебя.
— Я пришел к конунгу Рагнвальду, когда пытались похитить моего младшего сына, который еще и года не прожил. В мой дом ворвался человек, схватил младенца и хотел убежать с ним. Меня дома не было. И если бы не моя названная дочь, — отец потрепал Ингрид по голове, — малыш Фольсмунд бы умер, даже не увидев толком этот мир. Как теперь я могу спать, есть и дышать, если знаю, что в любой момент безрунного младенца могут похитить или убить в наказание за чужие поступки?
Слушатели теперь были полностью на нашей стороне. Мало кто из них, опытных воинов, хускарлов и карлов, испугался бы чьей-то мести. Они готовы встретиться с врагом как на поле боя, так и в темном лесу. Можно защититься от стрелы, меча или топора. Но если представить, что враг отомстит твоей семье? Изнасилует твою жену? Убьет детей? Сожжет дом? Тогда лучше вообще не брать в руки оружие и всю жизнь просидеть возле очага.
Рагнвальд с силой топнул, заглушая возмущенные крики.
— Что ответит на это ярл Скирре?
— Я мог бы потребовать голову похитителя в доказательство, что это был мой человек. Я мог бы сказать, что я тут ни при чем. Мог бы возразить, что это были отголоски былой войны. Отомстить Эрлингу Кровохлебу многие хотят до сих пор. Но я не стану этого делать.
Ярл Скирре опустил толстые пальцы в тяжелый поясной кошель, вытащил оттуда золотые серьги с яркими зелеными каменьями, подошел к Ингрид, встал перед ней на одно колено и протянул украшения.
— Это тебе, маленькая охотница! Благодарность от меня и моей жены за то, что ты не допустила такого позора для меня и спасла младшего брата.
Девчонка растерялась, испуганно посмотрела на меня, потом на Эрлинга. Тот хмуро покачал головой. Ингрид спрятала руки за спиной и ответила:
— Я его спасала не за висюльки.
Скирре поднялся и, не отрывая глаз от пола, неохотно сказал:
— Когда приехал вестник от конунга Рагнвальда, я удивился. Как и сказал лендерман Эрлинг, мы, не сговариваясь, без суда разрешили наши споры. До меня дошли слухи о смерти Торкеля, значит, больше вражды быть не должно. И тогда жена бросилась ко мне в ноги, разревелась и призналась. Затаила она черную злобу за смерть Роальда, но не на Кая, а на Эрлинга. Хотела, говорит, чтобы и он узнал, что такое потерять младшего сына. Уговорила одного моего воина на бесчестное дело, посулила ему богатства… Она не хотела убивать ребенка. Да она и не смогла бы. У какой матери поднимется рука на младенца? Она хотела, чтобы Эрлинг страдал, мучаясь в беззвестности, что с его сыном. Я ее, конечно, выпорол. Изгнал бесчестного воина. Но такой поступок одними извинениями не искупить. Да и виру за такое не заплатишь. Поэтому я взял любимые серьги жены, чтобы преподнести их в дар той девочке, которая не побоялась встать перед врагом с одним лишь ножичком.
