— Дайте мне руку, — предложил я.
— Нет. Идите впереди. Я хочу слышать, как вы идете… Ну, вперед!…
Отмычкой, которую дала мне Элен, я открыл дверь. Ночь была такой же непроглядной и мокрой, как та, когда я плутал по городу. Жюлия, колеблясь, остановилась на пороге.
— Опоздаем, — тихо проронил я.
Она встала справа от меня — с этой стороны у меня был чемодан, — и мы тронулись, пробуя ногой дорогу, как при гололедице. Метров через двадцать чемодан чуть не вывернул мне правое плечо. Я перехватил его другой рукой. Жюлия вскрикнула.
— Не валяйте дурака, — сказал я. — Больше нет времени играть в прятки. Итак? Что вы хотите мне предложить?
— Кто вы, собственно говоря? — спросила она.
— Это не имеет ровно никакого значения. Месяцы, годы я был товарищем Бернара. У него не было от меня тайн. Мы вместе бежали. Если он и умер, то даю вам слово, не по моей вине.
— Это не вы его?..
— Нет. Не я. Его задело вагоном, когда мы проходили сортировочную станцию… Прошу вас, идите не так быстро. Ну и тяжелый он у вас, этот чертов чемодан!
Мы шли по набережной Соны. В лицо нам ударил моросящий дождь, словно сама ночь дохнула на нас.
— К чему было ломать комедию? — спросил я.
— Чтобы посмотреть, что вы за человек. Чтобы понять, можем ли мы договориться.
— Договориться о чем?
— Мой дядя Шарль умер. Мы были в ссоре. Он оставил Бернару все свое состояние.
— Ну и что?
— Не понимаете?.. Речь идет о наследстве в двадцать миллионов. Я поставил чемодан на землю.
— Выходит, я… Ну, то есть Бернар — единственный наследник? А вам ничего?
— Ничего. В случае смерти Бернара капитал должен быть вложен в дядино предприятие.
Я немного отдышался, платком утер лоб и шею. Ночь обволакивала нас, сближала, как двух сообщников. Лицо Жюлии белело рядом со мной меловым пятном. Голос ее был на удивление живым.
— Мне ничего, — повторила она с надрывом.
— Вот, значит, что, — прошептал я. — В сущности, смерть Бернара вас устраивает. Мы могли бы поделиться?
— Ну разумеется!
— По десять миллионов! — произнес я, не очень ясно отдавая себе отчет в том, что со мной происходит.
— Нет, — поправила Жюлия, — пять… И я не мешаю вам жениться на Элен.
— А если я откажусь от наследства?
— Это лучший способ возбудить подозрения.
— Предположим! Но потом вы ничего больше от меня не потребуете?
— За кого вы меня принимаете?
Она подстраивает мне какую-то ловушку. Наверняка. Не может же быть все так просто.
— Каким образом я смог бы выполнить необходимые формальности? Нотариус, наверное, знал Бернара?
— Нет. Он в Абиджане [9]. Я узнавала. Вам достаточно иметь двух свидетелей; найдете их среди окружения Элен. Никаких сложностей.
Мне потребовалось бы время, много времени, и прежде всего полное спокойствие, чтобы изучить ситуацию со всех сторон. Я же был способен думать лишь об одном: «Ты свободен… ты богат… ты свободен…», не испытывая, впрочем, при этом чрезмерной радости. Где-то далеко, на краю города, раздался паровозный свисток.
— Согласны? — спросила Жюлия.
— Вынужден согласиться. Если я этого не сделаю, вы меня выдадите, так ведь?
Она воздержалась от ответа, но оба мы его знали. Она ведь тоже понимала, что в эту минуту находится в моей власти. Кроме нас, на этой продуваемой ветром набережной никого не было, темнота скрадывала мои движения. Поддайся я алчности, и Жюлии конец. С самого начала она испытывала ужас перед этой минутой и, как могла, отдаляла ее.
— Я могу вам верить? — вновь спросил я.
— Мое слово против вашего. Вы утверждаете, что не убивали Бернара, и я вам верю. Стало быть…
Мы подходили к Верденскому бульвару. Нас обогнали два велосипедиста. Колокола зазвонили к заутрене, я почувствовал, что Жюлия перестает бояться. Она приблизилась ко мне и зашептала:
— Я не желаю вам зла. Мне казалось, ваши записки — уловка. Я видела, как вы кружите вокруг меня. И вид у вас был такой злой…
— Мы могли бы выйти объясниться…
— Неужели вы не почувствовали, что эти женщины буквально шпионят за вами? Они сходят по вас с ума. Особенно Аньес. Мне случалось сомневаться, верит ли она в то, что я ваша сестра. Достаточно сказать, что именно она написала мне о возвращении Бернара и подсказала сослаться на служащего мэрии. Она наверняка рассчитывала, что вы растеряетесь. Берегитесь этой…
В этот момент с бульвара донеслись два четких револьверных выстрела. Я поставил чемодан на землю.
— Что это? — спросила Жюлия.
Застучала автоматная очередь. Колокольный звон продолжался. Затем со стороны набережной послышался нарастающий топот ног. Кто-то выскочил из-за поворота и повернул прямо к нам.
— Спасайтесь, черт вас побери! — прорычал бегущий. — Они близко!
«Немца уложили», — пронеслось в голове, и меня внезапно, как электричеством, ударило страхом. Я вцепился в запястье Жюлии.
— Мой чемодан! — простонала она. — Мой чемодан!
— Черт с ним! — бросил я и побежал, увлекая ее за собой. Я держал Жюлию за руку, она отставала, делала зигзаги, ноги ее путались в подоле платья, туфли на деревянной подошве стучали, как кастаньеты, и мешали быстро двигаться. Немцы вот-вот услышат нас; если меня схватят — лагерь мне обеспечен… Убежать не удастся. Нужно спрятаться — и как можно скорей. Я разжал пальцы, и Жюлия осталась позади.
— Бернар! Подождите меня!
Она перестала соображать, что говорит. Голос у нее сел. У меня самого в горле, в груди все горело. Я шарил в кармане пальто в поисках отмычки. Жюлия не поспевала за мной и больше не звала, чтобы меньше задыхаться, но безнадежно стремилась нагнать меня. Тротуары, дома начали вырисовываться бледными очертаниями, чуть менее темными, чем ночь, все еще державшая нас под своим покровом. Светало. Я свернул к одному из подъездов. Тело мое сотрясалось от неровного дыхания, нервного возбуждения, вызванного ужасом, сердце готово было выпрыгнуть из груди; я стал нащупывать замочную скважину. Ее не было! Жюлия догоняла меня. Наконец скважина отыскалась. Я поставил свою жизнь на кон. Или отмычка подойдет, или мне останется поджидать их, подняв руки вверх. Я вставил ключ. Жюлия была уже рядом. Она шла, держась за фасад дома, и кашляла, как при коклюше. Отмычка не поворачивалась. Я засунул ее слишком глубоко. Я пытался легко, без нажима открыть замок, капли пота падали мне на руки. Этот кусочек металла был моим единственным шансом. Оскалившись, я сыпал ругательствами. Сзади на меня почти рухнула Жюлия. Она плакала. Я плечом оттолкнул ее. Тут во вновь установившейся тишине мы услышали шаги по всей ширине улицы. Немцы прочесывали квартал, как траловая сеть. Раздавались команды, еще более жуткие, чем выстрелы. Отмычка задевала за что-то твердое, что подавалось, но не до конца.
