бюро ЦРУ, его затея может показаться бесперспективной. Но ведь идея продвижения к власти в Индонезии никому не известного провинциального учителя Ахмеда Сукарно тоже многим представлялась маниакально безумной. Но в 1945-м он уже стал президентом этой огромной страны. А совсем недавно, из окружения министра иностранных дел СССР стала просачиваться секретная информация о том, что поступила команда: готовиться к приёму «президента великой дружественной Индонезии товарища Сукарно» в Москве.
Стратегическая цель приема — развеять сомнения вождя индонезийской революции в искренности и важности дружбы со Страной Советов. Приостановить сближение руководства этой державы с некоторыми другими странами и, прежде всего, с «милитаристскими кругами» Японии. Усилить позиции Сукарно в стане правящей элиты, в глубинах которого, не без поддержки всё той же иностранной агентуры, зреет очередной заговор.
Впрочем, все это — из области дипломатической рутины, в суть которой он вообще не стал бы вникать, если бы не одно обстоятельство: не далее как вчера агент Миледи (в американской разведке сочли возможным занести в досье Курагиной её русский псевдоним) сообщила: от КГБ организацией официального приема Сукарно будут заниматься: заместитель председателя КГБ («именуемый в «простонародье» вице-шефом») генерал-лейтенант Кондаков и генерал-майор Ивашутин. А поскольку вместе с президентом в Москву прибудут представители индонезийских деловых кругов, то не исключено, что к их приему будет подключен «специалист по новейшим разработкам в области оборонки» полковник Пеньковский.
Немного поразмыслив, атташе достал из ящика стола листик с типографской пометкой «Для резолюций» и вульгарно-готическим — по его собственному определению — шрифтом начертал: «Дэвисону и Миледи: выяснить уровень отношений между Алексом и генералами Кондаковым и Ивашутиным. Какова реальная степень участия Алекса в организации приема президента Сукарно и сопровождающих его лиц?».
* * *
Малкольм уже закрыл досье, считая все материалы его отработанными, когда вдруг вспомнил о близости Пеньковского «к эшафоту». А еще он вспомнил, что одним из самых престижных направлений деятельности всякого агента, работающего под дипломатическим прикрытием, как раз и является определение фигур, способных претендовать на лидерство в партии, армии, в профсоюзах или как в случае с Советским Союзом, хотя бы в отдельных республиках и регионах.
Тем более что Пеньковский, с его амбициями и связями, тоже вполне мог бы претендовать даже на роль главы государства. При соответствующей разработке и постепенном продвижении его по партийно-номенклатурной иерархии этой страны. Выводить на кресло генсека ЦК КПСС этого полковника будет конечно же сложнее, нежели кого-либо из маршалов. Зато он уже завербован и еще относительно молод. Так почему бы не перевести его на острие натиска, постепенно привлекая в «штурмовую группу» фигур из его маршальского, генеральского и партийно-чиновничьего окружения?
Предавшись недолгим сомнениям, он снова открыл папку и на листке «Для резолюций» и все тем же вульгарно-готическим почерком своим размашисто начертал: «Полковник Пеньковский. Альтернативная операция «Диктатор». Согласовать с руководством. Определить круг наиболее влиятельных «бирок для агентурного морга». Срочно». И только потом уже, еще немного поколебавшись: «А что, собственно, в моих рассуждениях не так»?» — поместил папку в сейф.
Москва. Ресторан отеля «Националь».
Апрель 1961 года
Проведя взглядом капитана Дэвисона, британец с минуту молча расправлялся с бифштексом и лишь после этого задумчиво произнес:
— Ох уж эти американцы… Они вездесущи. Уверен, что помощник военно-воздушного атташе появился здесь неслучайно. Вы с ним раньше пересекались, полковник?
— Не имел чести, как говаривали в старину, — степенно ответил Пеньковский, не отрываясь от трапезы. — Однако же наслышан-наслышан… Личность известная.
— Еще бы! Я так понимаю, что Дэвисон умышленно заговорил о Военно-дипломатической академии, скрывая под этой репликой некий намек. Скорее всего, попытается переманить вас в американскую разведку.
— Слегка завуалированный интерес явно проявляется. В любом случае это не экспромт.
— Но до сих вы ни словом не обмолвились о своем отношении к этой самой академии.
— Мы это уже выясняли. Будем считать, что не представилось случая.
— Выясняли, помню, однако до конца так и не выяснили. Хотя известно, что в некоторых кругах эту академию называют «инкубатором русского дипломатического шпионажа».
— Очень меткое определение.
— Тем не менее до сих пор вы вообще не упоминали об этом учебном заведении. Хотя, исходя из его престижности, из характера деятельности академии, обязаны были, — с явным, однако тоже слегка завуалированным упреком произнес Винн.
— Не помню, чтобы вы проявляли какой-либо особый интерес к моей биографии. С которой, в общих чертах конечно же, успели познакомиться благодаря досье британской разведки.
— Успел. Но, как вы правильно заметили, в самых общих чертах, в самых общих… С некоторых аспектов вашей деятельности мы и начнем более основательное знакомство, господин полковник.
— Почему бы вам не запросить досье у своих американских коллег? Вы же союзники.
— Не обольщайтесь: на разведку стратегическое союзничество распространяется крайне неохотно. Даже в отношениях с нашими американскими коллегами без естественной конкуренции не обходится. Поэтому не советую дозировать информацию на ту, которая предназначается англичанам, и ту, которая рассчитана на американскую разведку. Это наше право — решать, какой информацией делиться с заокеанскими партнерами.
— Условия сотрудничества мне понятны, — с мрачноватой сдержанностью пробубнил Пеньковский.
Уловив его настроение, Британец снова выдержал психологическую паузу, достаточную для того, чтобы сменить саму тональность их беседы, и теперь уже с легкой иронией поинтересовался:
— Так что вы там говорили о Военно-дипломатической академии, этом русском «гнезде военно-шпионской дипломатии»?
— В свое время, как и многие из моих коллег, я учился в этом заведении.
— Вот именно: «в свое время», — взволнованно подергал щекой англичанин. — Однако же Дэвисона этот факт почему-то заинтересовал именно сейчас. С какой стати?
— Думаю, вам нетрудно будет выяснить причины такого интереса.
— Не скажите… — задумчиво возразил Винн. — Еще совсем недавно Дэвисон, как и его московский шеф, панически открещивался от сотрудничества с вами, а тут вдруг примчался. Если уж вы решились работать под крылом британской разведки, не советовал бы распыляться. В Лондоне этого не одобрят.
Британец явно повторялся, однако полковник решил не акцентировать на этом внимания, а несколько неожиданно, почти вызывающе парировал:
— Разве что руководители ЦРУ и МИ-6 договорятся между собой.
— В том-то и дело. Договорятся они или нет — во многом будет зависеть от вас. А пока что давайте вернем наш разговор в конструктивное русло.
Однако это оказалось непросто. В течение нескольких последующих минут разговор, по существу, не клеился, и собеседники налегали на еду и водку. Лишь после того, как Гревилл Винн прямо спросил полковника, является ли его намерение сотрудничать с британской разведкой окончательным и полностью осознанным, общение как-то сразу же оживилось.
— Я полностью готов к нему, — ответил полковник. — Иначе не пришел бы
