Больше всего на свете Майе хочется сказать «нет» и убежать из этого дома. Но блондин ее словно околдовал. Она кивает и бредет за ним к дому. На веранде Ольга Сергеевна уже накрывает на стол.
— А вот и чай! Доброе утро, Эдик! Я сейчас кофе сварю, с медом, с корицей, как ты любишь! Ах, да ты еще больше похорошел!
— Благодарю, домохранительница Ольга Сергеевна! Все видят, что я еще больше похорошел, но, слава Богу, не видят, что еще больше задолжал.
— Зайди попозже ко мне в комнату, — услышала Майя тихий шепот «домоправительницы». Должно быть, денег собралась дать. Эдик нравится всем женщинам без исключения, тут уж ничего не поделаешь.
— Доброе утро, мой любимый внук! — это Олимпиада Серафимовна. — Ах, хорош! Вот если бы взять тебя да Егора.»
— Слышал, слышал, бабушка. Ты каждый раз это говоришь. Но что ж тут поделать: каждому свое.
Вера Федоровна взволнована приездом единственного сына. Женщины при появлении Эдуарда-младшего словно преобразились. В самом деле, как приятно смотреть на его красивое лицо, слушать его обольстительный голос! Когда в доме такой мужчина, представительницы противоположного пола стараются принарядиться и становятся записными кокетками. Напряжение возникает, когда на веранде появляется Георгий Эдуардович. Кивает Майе, матери и настороженно смотрит на старшего сына:
— Эдик? Зачем ты здесь?
— Я к маме приехал. И ты мне вроде как отец.
— Вроде как.
«Неужели знает?» — прищуривается красавец. Ах, мама, мама! До поры до времени надо быть осторожнее!
— Лучше бы ты…
— Эдик!
Это приветствие похоже на крик раненой птицы. Девушка Настя и радостна, и обижена. Но при посторонних отношения выяснять нельзя. Она слишком хорошо воспитанна.
— Здравствуй, Эдик! Я так рада. Без тебя здесь скучно.
— Доброе утро, — а это появилась Нелли Робертовна. — Эдик, наконец-то ты объявился! С Марусей уже познакомился? Всех прошу за стол.
Э. Листов. «Летнее утро». Холст, масло
Одна из непроданных еще картин Эдуарда Листова «Летнее утро» висит на стене в холле первого этажа. Каждому приходится проходить мимо нее по много раз за день. У домочадцев картина вызывает легкое недоумение.
Вера Федоровна:
…— но почему-то природа, которую писал папа, не похожа на ту, что окружает нас здесь, в этом Подмосковном лесу.
Георгий Эдуардович:
— Он тебе не папа.
Вера Федоровна:
— Уж извините, я так привыкла.
Олимпиада Серафимовна:
— А где Егор? Наталья, я знаю, уехала…
Эдик:
— Братец видел, должно быть в окно, что я приехал, и прячется теперь в своей комнате. Недоумок. Простите, маман.
Вера Федоровна:
— И почему, ма шер, ты так не ладишь со сводным братом?
Эдик:
— Он идеалист. Но идеалист везучий. Есть идеалисты невезучие, им не повезло с родителями, и посему приходится рано или поздно расставаться с идеалами. Человек, борющийся за существование, сбрасывает их, как ненужный балласт. Идеалы Хоронит навечно детскую наивность, честность, потом доброту, следом принципиальность, порядочность, ну и так далее, согласно списку. Порядок вышеперечисленного каждый выбирает для себя сам. Я, например, первым делом избавился от застенчивости. А нашему Егорушке повезло. Он всю жизнь может забавляться за папин счет. Раз такое огромное наследство обломилось. Георгий Эдуардович:
— Еще ничего не ясно.
Эдик:
— Что, и завещание еще не читали? Ну, вы даете, господа!
Вера Федоровна:
— Эдуард!
Егор появляется на веранде. Бурчит:
— Доброе утро.
Эдик:
— Что, голод сильнее принципиальности? А поклялся, что не сядешь со мной за один стол и куска хлеба в моем присутствии не съешь.
Егор:
— Это не твой дом.
Эдик:
— Значит, не сядешь именно в моем? Тогда надо было уточнить.
Егор:
— Ты… ты плохой.
Эдик:
— Юродивый. И лечится твое юродство очень просто. Тебе надо работать.
Егор:
— А ты? Ты работаешь?! Ты?!
Эдик:
— Ну, я как-то добываю средства к существованию. Самостоятельно.
Егор:
— Да ты… Ты… Ты…
Георгий Эдуардович:
— Да хватит вам уже!
Егор:
— Ненавижу!
Майя сидит в уголке, как мышка — она здесь явно лишняя. Все эти люди — семья. Они по праву здесь, на этой веранде. Летнее утро, воздух сладкий, словно карамелька, пахнет цветами и травами, и каждый глоток его тает во рту, оставляя пряный медовый привкус. Почему же в этой мирной картине скрыто такое чудовищное напряжение? И алый цвет кажется таким зловещим.
ПУРПУРНЫЙ
— Эдик, ты позавтракал? — пристально смотрит на старшего сына Георгий Эдуардович Листов.
— Да, конечно.
За столом они сидят уже больше часа, разговор не клеится, Егорушка злится, Вера Федоровна нервничает, остальные чувствуют непонятное напряжение, словно воздух наполнен свинцом. Майя все больше поджимается: того и гляди, кого-нибудь из присутствующих пулей сразит злое слово: «Ненавижу!»
— Тогда мне хотелось бы с тобой поговорить.
— Прямо, как в сериале! — усмехается красавец-блондин. — Папаша-миллионер трагическим голосом значительно сообщает своему наследнику: «Мне надо с тобой поговорить». Ничего приятного от такого разговора не жди. Что ж, папа, поговорим.
— Тогда пройдем в мой кабинет.
— Вот как? Он уже твой? А что скажет по этому поводу еще одна наша наследница?
Майя смущается и готова просто исчезнуть. Только бы Эдик не посмотрел в ее сторону! Вот сейчас она встанет и громко скажет: «Я не Маруся, а Майя!» И сразу станет легко! Сейчас встанет, сейчас…
— С Марусей мы поговорим потом, — нервно произносит Георгий Эдуардович. — Вопрос наследства — это наше с ней дело, а не твое. А с тобой я хочу объясниться неотлагательно.
— Ого! — Эдуард-младший напряжен, хотя пытается скрыть это неуместной бравадой. — Тон серьезный! Я готов.
Вслед за отцом он уходит в дом. Вера Федоровна сжимает ладонями дрожащие щеки:
