И только хочу подняться, как мне на парту что-то падает с таким грохотом, что я подпрыгиваю на своём стуле.
— Ты уверена? — Эндшпиль навис над проходом между нашими партами, его рука лежит на моей парте. Это он так напугал!
И о чём он вообще?
Хмуро и сердито смотрю ему прямо в глаза. Сколько может он лезть в мою жизнь? Допекать, контролировать, тиранить?!
Героем, наверное, себя считает. Конечно! Раскрыл такую ловушку, от такой подставы спас! А оказалось, такой сюрприз испаганил!!!
Эндшпиль сбил весь мой хороший настрой, и теперь я закипала праведной злостью сильнее, чем могла бы. Даже нотки ненависти проскользнули.
— Не смей больше… — Дэн выгнул бровь, а я осеклась. — Не нужно заниматься отмаливанием грехов… — Продолжала уже не так уверенно, всё-таки он так же опасно нависал над проходом.
Его сокрушительное спокойствие заставляло тушеваться и ежиться, в общем, подспустить окрыленный гонор и продолжать уже не так дерзко.
— Не вмешивайся, пожалуйста, в мою жизнь. И… и больше ничего не рассказывай моим родителям… — Закончила почти шёпотом, зардевшись как маков цвет.
— Думаю, им и с первого раза всё по силам понять. — Говорит тихо, отворачиваясь и убирая свою руку с моей парты.
Дурак!
— Это всё часть твоего эксперимента, да? — Бросаю ему вслед.
— Что? — Резко оборачивается и хмурится. Но ответить мне не даёт, сам продолжает. — Ах, это. Что ж… ты вправе так думать, Мия. Да, пока ты видишь это так. Да.
Задумчивость Дэна подсказывала, что он разговаривает скорее сам с собой, чем со мной. Опять отвернулся и принялся что-то читать.
Читать? Ничего себе, никогда в таком замечен не был, чего это вдруг. Луна что ли растущая так влияет…
С каждой встречей он становится всё страннее и страннее!
— Заметила, что учителя больше не выходят на переменах из класса? — Продолжая читать, спросил Эндшпиль.
Я обернулась и встретила внимательно-настороженный взгляд Мари Беккер. У нас опять был сдвоенный урок, а учительница действительно сидела за своим столом. И это тоже было странно. Но я — нет, до этого не замечала…
Интересно, с чего бы у всех такие метаморфозы. И к чему меня об этом спрашивать? Жуть, как раздражает эта его хитроумная таинственность. С темы на тему скачет, как через скакалку.
— Прекрати отвлекать меня от важного! — Разозлилась и выпалила первое пришедшее на ум.
— Спасибо за книгу, оригинал несравним с переводами. — И Эндшпиль, не реагируя на мой полуприказ, протянул мне ту самую «Переписку».
Она была у него. Он прочитал.
А потом меня охватило жаром и сердце чуть удавкой не упало.
В ней ведь тоже была фотография. Вырвала книгу из рук Эндшпиля, дрожащими руками пролистала от корки до корки, но никакой карточки не нашла.
Зато на переднем форзаце появилась цитата Шиллера.
«Разве солнце светит мне сегодня для того, чтобы я раздумывал о вчерашнем дне?»
Красивый почерк, любопытный выбор афоризма.
И всё-таки он какой-то странный, этот местный заводила. Вот сейчас очень внимательно следит за мной, но не настойчиво. Вообще сама сдержанность и деликатность!
И лишь когда замечает, что я чисто из упрямства не смотрю на него и в сотый раз листаю книгу, говорит из разряда несуразно-загадочного:
— Истина скрыта в глубине.
Вот и пойми. Вот и гадай.
Звенит звонок, который вырывает меня из вязких мыслей, и я вспоминаю, что хотела поговорить с Амиром…
Будь ты неладен, Эндшпиль! И тут умудрился всё сорвать!
26
Как бы меня ни расстроило, что разговор на время приходится отложить, я смогла оценить неожиданное и невероятное: на урок по немецкому Маша опоздала вместе с Ингой.
Более того, оказалось, их вдвоем наша классная куда-то дёрнула на перемене. Они, собственно, этим и объясняли своё опоздание, Мари Беккер поняла, но была справедливо-строгой, велела девчонкам проходить быстрее и не шуметь особо, итак всех отвлекли.
Маша выглядела такой возбужденной, даже немного взмыленной, будто их там заставили что-то быстренько срежиссировать и сразу же все роли отыграть.
Когда подруга поймала мой заинтересованный взгляд, расширила глаза, показывая, мол я такое узнала, миллиард дадут, не отдам.
Через минут пять, когда учительница перестала следить за последними партами, Маша отправила мне сообщение.
«Такое узнала. ТАКОЕ узнала! Умереть не встать!!!!»
Я угадала. А она взяла и замолчала.
Вижу, что всё ещё держит телефон в руках, но больше ничего не пишет. Ага, понял-принял, из разряда «как заинтересовать дурака».
Но всё-таки не выдерживает и делится своей очешуенной новостью.
«Инга-то наша, оказывается, супер-пупер художница. И малюют они на пару с Эндшпилем!»
Да, погорячилась я нарекать новость очешуенной. Зачем вот мне это знать? Рисуют — и пусть рисуют, вместе малюют — флаг в руки и лампочек получше в их застенки!
Решаю ничего не отвечать, но Маша весь урок закидывает меня сообщениями. Ей эта новость кажется чем-то невероятным. А я такая-сякая не могу понять мага-бум. Столько лет учимся и друг друга совсем не знаем и дальше впечатления вперемешку с негодованиями. И так целый урок…
Включила авиарежим, чтобы не отвлекала меня от важной темы. Мари Беккер её по-любому вынесет на контрошку, нужно слушать в оба, чтобы потом не опарафиниться, как в тот раз.
Только прозвенел звонок, как на меня оборачивается взвинченное и совершенно неспокойное создание.
— И чего ты молчишь?
— А что мне сказать?
— Они крутые, свой канал на ютубе, ТикТок с лямами подписоты, а мы даже не в курсах, с кем бок о бок чилили!
И нам-то что? Хайпануть или как там говорят? Так нечем: ни писать, ни рисовать не умею и уметь не хочу. Выставлять что-то куда-то тем более.
— О, а ещё она тебя не любит. — Маша даже пояснять, кто та самая «она» не стала, знает, я и без того пойму.
— Не новость, Маш… — Печально посмотрела на подругу, как вымученный кот, которому весь день мешали спать.
— Да как не новость. Ты вот раньше её замечала? Не отвечай, я знаю, что нет. А теперь посмотри, как всё рельефно, хоть соскребай!
— Почему теперь? — Такой разговор бесполезный, но подруга не отстанет, пока не выскажет мне всё, что её «волнует и пленит», даже если мне плевать на это с высокой колокольни.
Я, между прочим, поговорить с другом детства должна. Он вон вторую перемену меня взглядом прожигает, ждёт ответа. Я ж не палач какой-нибудь, чтоб так мучить!
