пострадавшими. — Можно странный вопрос? — Давай. — Ммм… Почему ты такой, как бы это сказать… — Тощий? — Ну… Очень стройный, — тело обретало чувствительность, и под попой было довольно… Костляво. По ощущениям. — Родовая особенность. Генетика. Брат, обе сестры, племянники, отец, дед — все такие. Это не болезнь, если ты об этом. Но если тебе неудобно, ты можешь пересесть. Тут тебе оставили что-то вроде одеяла, как пострадавшей. — Давай пересяду. Тебе, наверное, тяжело. — Мне то? Да я уже, можно сказать, надорвался. — Эй! Мы одновременно рассмеялись.
Всего за восемь дней возвели стену вокруг Каньято. Было бы быстрее, если бы маги недр не пробыли в госпитале первые три дня.
Вечером второго дня Лука забрал меня из общежития академии, увезя в квартиру, которую он снял. — Нам нужно поговорить, — Лука был хмур. — Наверное, — я сидела в кресле, поджав под себя ноги. — Я не хочу тебе дурного. Но то, что ты сделала сегодня, может как принести тебе богатство и регалии, так и навлечь большую беду. — Я понимаю, о чем ты. Пра-прадед говорил об этом. Только я не хочу ни того, ни другого, ни тем более — третьего. — Тогда тебе не стоит использовать эти знания и умения без самой крайней нужды. — А что, по твоему, крайняя нужда? — я заглянула в глаза инквизитору, думая о том, на сколько хорошо я знаю его, и на сколько он, на самом деле, соответствует моим представлениям о нём, — Что, скажи? Спасение чужой жизни — не крайняя нужда?
Он присел передо мной на корточки, и положил свою руку на мои, осторожно поглаживая мои пальцы. Руки его были теплыми, а мои от волнения стали ледяными. — Чужая жизнь, безусловно, важна. Но не стоит спасать других ценой собственной шкуры. Я могу понять, когда речь идет о твоих кровных родственниках — матери, отце, брате, ребенке. — У меня нет детей. — Будут. Когда нибудь у тебя обязательно будут дети. — У меня? Не у нас? — сама не знаю, зачем спросила. Спросила и сама испугалась того, что сейчас услышу в ответ.
Лука опустил глаза, помолчал некоторое время, не прекращая поглаживать мою руку, затем поднял глаза и снова заглянул в мои. — Ну, если ты захочешь… То когда нибудь будут у нас. Так вот, Катарина, ты можешь в случае опасности спасать тех, кто тебе близок, дорог, находится в ближайшем родстве. Касательно службы — спасать любого из нашей ячейки. Потому как мы друг другу тоже, в некотором роде, семья. Всё остальное — в пределах того, что даёт академия. Пожалуйста, услышь меня. Я понимаю, что ты хочешь помочь всем и каждому. Но из этого вряд-ли выйдет что-то хорошее.
— Зачем тогда это всё? Зачем дар, знания, и всё это, если я буду стоять и смотреть, как кто-то умирает, просто чтобы не запятнать себя подозрениями? — Увы, такова наша сегодняшняя реальность. Многие знания — многие печали. Слышала? — Слышала. Тогда к черту эту реальность. — Не дури. Давай на сегодня закончим этот разговор. Я надеюсь, ты меня услышала и позже поймешь правоту моих слов.
С того дня мы не возвращались к этой теме. По инициативе Луки меня отстранили от почетного патрулирования стройки, как пострадавшую. Три дня я и правда была не в состоянии даже создавать вид деятельности. К вечеру четвертого дня я почувствовала себя лучше и забунтовала: сам инквизитор активно участвовал в стройке и пропадал там до вечера. Поэтому три последних дня я уезжала с ним с утра, и хвостом бродила следом, изображая власть и закон, пока он что-то проверял, записывал и давал распоряжения.
Ещё через два дня после того, как Каньято обнесли стеной, маги и спецтехника должны были отбыть в следующий город. Пришло время прощаться.
Мы стояли за воротами пропускного пункта, на рассвете. Началась последняя луна лета.
Я вложила в ладонь Луки амулет, сделанный из птичьего черепа, наподобие того, что дал мне когда-то пра-прадед. — Не думаю, что это может пригодиться, — Лука с интересом разглядывал подарок. — Надень пожалуйста. Пока он на тебе, я всегда буду знать, что ты жив. И где ты. Маг хмыкнул, но спорить не стал. Надел амулет и спрятал за ворот. — Теперь твоя душа довольна? — Нет. — Почему же? — Не хочу тебя отпускать. — Почему же? — У меня дурное предчувствие. — Всё будет хорошо, я обещаю, — он легко поцеловал меня на прощание.
Я смотрела вслед уезжающей колонне, и не могла избавиться от чувства, что мы расстаëмся навсегда. А ещё что где-то в груди стало холодно. И пусто. Я пыталась гнать от себя дурные мысли. Пыталась. Но не смогла.
Тариинские хроники ч 28
Через неделю после возведения стены в городе частично сняли ограничения — стало возможным свободное передвижение, открылись мелкие лавки. Город оживал.
К сожалению, не во всех городах было так спокойно — из столицы и ещё пяти крупных и восьми мелких городов новости доходили тревожные — многие болели, число умерших исчислялось сотнями несмотря на все меры.
Звонил Лука, сообщил, что Лайру с детьми эвакуировали в Тселу. А вот Карл, муж Лайры, пропал. Тсела была небольшим городком в горах, в самом сердце Таринии. В силу расположения в долине, с единственным входом через ущелье, это место стало своеобразной "чистой зоной", убежищем. Правительство по мере возможности эвакуировало туда одаренных и членов их семей из зараженных городов и деревень, предварительно держа людей неделю на карантине. Бабушка уехала в Нугхом, который успели закрыть до того, как туда добралась болезнь.
Передвижение между городами опять запретили, а в последний день лета пришел приказ: 1. Уничтожать любого, кто попытается проникнуть в закрытый город на подходе к городу, не выясняя — заражен он или нет. 2. Уничтожать любого зараженного на любой стадии болезни, а так же любого, кто был в контакте с зараженным.
Началась учеба. На всех курсах, независимо от того, первый это курс или последний, ввели предмет, посвященный новому заболеванию.
Впрочем на первый курс в этом году поступило всего тринадцать человек, больше просто не было. Взяли даже девочку с очень слабым даром.
Мы продолжали посиделки с Джонатаном, Амирой и Станисом. Иногда болтали, иногда играли. Жизнь странная штука — в мире свирепствовала эпидемия, а мы сидели за высокой стеной и делали вид, что всё хорошо.
Меня, как представительницу официальной власти, раз в неделю отправляли дежурить на воротах. Чисто "декаративная" функция, как выразилась госпожа Кегелапан. Желающих войти не было, дураков выйти — тем более. Кстати с законницей мы так
