Старший медленно зашагал, вспоминая сказки стариков про разную нечисть.
— Много ли ты про болотников знаешь?
— Не очень. Только то, что дед рассказывал.
— Что рассказывал?
— Скверные они. Свяжешься — не выживешь, если только болотник не в хорошем настроении. Тогда пугать будет, подшучивать, может, и убежать получится, когда он выскочит.
— Веришь в них?
— Не знаю, — признался Елисей. — Сказки предков наших, думаю. А ты?
— Так же думаю. Дед мой говаривал, что не по православному это — нечисть уваживать. Давно было, в Новгород к нам волхвы приходили…
— И как?
— Сожгли, — пожал плечами Третьяк. — На княжьем дворе. При Ярославе Всеволодовиче это было.
— Поделом, — хмыкнул Елисей.
— Как знать, — сказал старший. — Как знать.
* * *
Долго бродили ушкуйники по болоту. Шажками короткими ступали, особо не расторопничали. Не то это место для суеты. Светло ещё было, как добрались до сухого места. Прав был Третьяк: где деревья высоки стали, там и воды болотной почти не было. Среди деревьев редких начало тропы показалось. Узкой, что доска, но травой не поросшей. Привела эта тропа ушкуйников к избе невысокой, неширокой, на пнях чёрных стоящей. Из деревянной трубы, на резной скворечник похожей, тонкой струйкой дым волочился. Переглянулись мужчины, но молча избу обошли и перед дверью приоткрытой замерли. Заглянул Третьяк внутрь: печь огромная, а между ней и стенами, в самом углу, — пола́ти[14] с лесенкой, под ними — вход в голбе́ц[15]. Показалось ушкуйнику, что из глубины чулана блеснули два огонька, будто глаза чьи-то. Отпрянул воин, нахмурился, головой мотнул, на Елисея глядя, и за саблей потянулся. Заглянул снова в щель и обомлел.
— Заблудились? — послышался девчачий голос.
Третьяк опустил глаза. Растрёпанная, сонная девонька с чёрными длинными волосами, в рубахе белой до пола да с вышивкой красной, смотрела на него снизу вверх. Спокойно смотрела, будто и не огромен он перед ней, и даже не ровня ей, а сам мал.
— Что молчишь? — повторила она. — Заходи, поди, голодный.
— Я не один.
— Так все заходите.
Зашли ушкуйники, на красный угол перекрестились, поздоровались. Огляделись: простая изба, как у всех, только тесно внутри. Девонька кочергу схватила и в печь сунула, вытащила горшок какой-то — и к столу, что в середине избы стоял, пошла деловито.
— Садитесь, что ли, — хмыкнула она. — Гостями будете.
В единственном помещении избы было светло. На глиняных тарелках свечи торчали, и, казалось, будто везде они расставлены были.
— Одна живёшь? — спросил Третьяк, напрягшись, и перед печью остановился.
— Одна, да с помощниками.
— А родные где?
— А кто где, — уклончиво ответила девонька, выкладывая на стол глубокие тарелки и ложки. — Хлеба неси, — строго крикнула она.
Из голбца выскочило странное существо: как кот, но на двух лапах; как ребёнок невысок; космат, словно медведь. Елисей оторопел, попятился, в стену упёрся, а когда разглядел, кто выбежал, так и вовсе побелел: в меху светлом, длинном, с ушами острыми стоячими, с глазами круглыми кошачьими, само чуть выше колена. Что-то со стола умыкнуло — и перед ушкуйниками остановилось. Ощерилось и, рот открывши будто от уха до уха, яблоко куснуло да на Третьяка жёлтыми зенками вылупилось. Ушкуйник дрожащей рукой саблю выхватил и выставил навстречу косматому. Волосатый вновь оскалился, протянул руку-лапу и осторожно коснулся пальцем острия. Третьяк вздрогнул от неожиданности и случайно рукой дёрнул. Существо затряслось, посмотрело на палец свой, с которого кровь закапала и раскосолапилось, крепче прижимая к груди яблоко надкушенное, насупилось и разревелось.
— Ну вот, — молвила хозяйка. — Довели голбе́шника[16]. Кто мне теперь помогать по дому будет?
Елисей молитву забормотал, а Третьяк левой рукой под кольчугой крест нащупал, выпростал да, оттянув на всю длину цепи, на нечисть направил. Голбешник реветь перестал, выпучил глаза, засмотрелся, жуя яблоко, да улыбнулся, закивал и убежал. Вскоре вернулся и протянул ушкуйнику небольшой ножичек с резной костяной рукоятью, испещрённой знаками непонятными и неизвестными, да к кресту потянулся.
— Зря ты так, — поцокала девонька. — Он решил, что ты меняться хочешь.
— Крест не отдам! — отдёрнул руку воин, даже не удивившись, что нечисть к символу лапы тянет.
Существо вновь насупилось и захныкало. Нахмурившись и дёрнув рукой-лапой, метнуло ножик в пол, себе под ноги. Лезвие с глухим стуком воткнулось в половицу. Голбешник резко отвернулся, потопал прочь и на полати полез. Третьяк побледнел, сглотнул судорожно, глядя на нож, ушедший в доску по самую рукоять.
— Что молчишь? — укорила хозяйка. — Спасибо скажи, да забирай. Подарок это.
— Сила он нечистая, и тебя дурит, — ответил Третьяк. — Морок на тебя навёл, что ли? Вот скажи, что с тебя требует?
— Отчего нечистая? Отчего морок? Голбешник же. Добрый он, да хозяйственный, да с меня ничего и не требует, — пожала плечами девонька. — Хлеба, яблок дашь ему, — он и радостный. Клюкву не даю, — буянит с неё, да спотыкается.
— Ведьма, что ли? — сузил глаза Третьяк, покрепче саблю ухватывая.
— Скорый ты на расправу, — лукаво улыбнулась хозяйка. — Всё ли неясное ведьмовством объясняешь?
— То-то я смотрю: простоволоса ты, неподпоясана.
— А ты, что ж, раз с крестом пришёл, то и свят? Может, разбойники вы, хоть на витязей и похожи? Вон и саблю достал.
— Из войска княжеского мы, — ответил с прищуром Третьяк, но саблю не убрал.
— Так садитесь, городские, — заулыбалась девонька.
Подумал ушкуйник, что раз молитва не изгнала и крест не напугал, может, и правда не бесовское то чудо волосатое. Убрал саблю, на лавку сел напротив хозяйки.
— Так и будешь есть? — засмеялась она. — В кольчуге да шеломе?
— Да, — ответил коротко Третьяк. — Себе клади и есть начинай, а я погляжу.
Взяла девонька ложку, черпнула из горшка, сдула пар с еды да в рот отправила. Посмотрела на ушкуйника, улыбнулась.
— А второй не такой, как ты. Не храбрится.
