взгляд. Пусто…
Прошёлся по комнате, даже подпрыгнул пару раз и прислушался. Ага! Есть контакт. Одна из половиц подозрительно скрипнула.
Быстренько скатал пёструю, словно сшитую из лоскутков, дорожку.
Есть!
В принципе, простенько и со вкусом. Небольшой пропиленный участок половицы, я поднял его и обнаружил под ним тайник.
Неплохо для преподавательницы французского. Понятно, что не сама обустраивала эту нычку, наверняка помогали — быть может, сам Медик.
Кто-кто в теремке живёт? То бишь в тайнике прячется…
Я сунул в него руку и стал извлекать улов.
Косынка, в которую аккуратно завёрнуты всякие побрякушки: золото, серебро, камушки… Чует моё сердце — всё это добро проходит по делам об ограблениях, совершённых бандой Медика.
Подарки даме сердца или спрятано на чёрный день?
Упс! На свет божий появился знаменитый короткоствольный «бульдог» — кстати, очень хорошая карманная машинка. За револьвером тщательно ухаживали и регулярно смазывали, что снова наводило на мысли о мужской руке.
А вот и самое ценное — дневник. Не дешёвый, в дорогой сафьянной обложке, пухлый — вёлся не один год.
Так и есть, первые записи датировались ещё дореволюционными временами. Страдания молодой барышни меня интересовали постольку поскольку, поэтому я пропустил эту часть и сразу перелистнул в конец.
И сразу облом всех обломов!
Ох ты ж ёшкин кот! А вот об этом я не подумал…
Большую часть личных записей Нина Савельевна вела на французском, в котором я был не бум-бум. Ну и где я сейчас возьму переводчика?
На английском худо-бедно, но прочитал бы. Школьная программа хоть и выветрилась из памяти, однако не полностью.
А вот с языком галлов ба-а-а-альшие проблемы. В мои времена он был уже не в моде.
Я взялся за обложку дневника и принялся трясти. К моим ногам упал пожелтевший листок бумаги.
Вряд ли его хранили просто так. Наверняка для хозяйки он представлял какую-то ценность.
Подняв его, я понял, что это вырезка из газеты, скорее всего, белогвардейской или эмигрантской.
Называлась статья без особого изыска «Зверства красной пугачёвщины» и описывала взятие Ростова будёновской конницей.
Автор не скупился на кровавые подробности и эпитеты: тут тебе и массовые грабежи, и убийства, и разбой. Вместо расстрела пленных рубили шашками, экономя патроны. У крестьян отбирали провизию и фураж, выметая всё до крошки. Отнимали всё, вплоть до женского белья, а в первую очередь стремились взломать двери винных погребов и магазинов.
Ничего особо нового я для себя не узнал. Увы, гражданская война — на то и гражданская, невинных агнцев никогда не было со всех сторон. Крови хватало на всех, я даже уверен, что на белых было больше, иначе бы народ не пошёл за большевиками.
И пара слов в защиту революционного маршала. Насколько мне было известно, Будённый делал всё, чтобы максимально наладить дисциплину в войсках, вплоть до расстрела наиболее «отличившихся».
Отдельным абзацем шло описание того, как бойцы первой конной сожгли родовое имение дворян Глазьевых, при этом Глазьев-старший был зарублен, его жена и дочь изнасилованы и убиты.
Этот абзац был подчёркнут карандашом, что наводило на определённые мысли. Правда, пока это всего лишь теоретические изыски.
Я сел на кровать и принялся ждать.
Первой в дом явилась Нина Савельевна, она вошла в комнату и застыла, при виде меня, не сразу обратив внимание на учинённый мной разгром.
— Георгий Олегович… Что вы тут делаете?
— Вас жду, — честно признался я.
— Как вы посмели проникнуть в чужой дом?! И да — это вы перевернули в моей комнате всё вверх дном? — Гречаных покраснела от гнева. — Немедленно уходите отсюда, иначе я пожалуюсь на вас Семёну Михайловичу! Он найдёт способ вас урезонить.
Вместо ответа, я указал рукой на лежавшие возле меня цацки и «бульдог».
— Это вам Медик оставил на хранение?
— Какой Медик! Я вас не понимаю! — воскликнула Нина Савельевна, но уже не так горячо.
Она уже успела сообразить, что я покопался в её тайнике.
— Ну как же… Весь Ростов о нём слышал, а вы не в курсе… Неужели не следите за новостями, Нина Савельевна?
— Сейчас же покиньте дом! — топнула изящной ножкой Гречаных. — Я не желаю выслушивать в свой адрес какие-то глупости.
— А придётся, — равнодушно потянул я. — Тем более — это не глупости.
— Кто вы такой и по какому праву тут находитесь?
— Простите, не представился по-настоящему. Моя фамилия действительно — Быстров и зовут меня Георгием Олеговичем, но я — сотрудник уголовного розыска. Мы ищем банду Медика.
— Так и ищите его на здоровье! Не понимаю, какое отношение к этому имею я?
— Самое прямое, Нина Савельевна. Прямей некуда. Мы знаем, что вы с Медиком любовники. Уж извините, что я так, по-простому, не подбирая слов.
— Да как вы смеете! — Гречаных подскочила ко мне, чтобы дать пощёчину, но я перехватил её руку.
— Смею! У нас есть все доказательства вашей связи. Кстати, какое отношение вы имеете к семье Глазьевых? Их смерть как-то связана с вашей задумкой отравить Будённого? — Потряс я склянкой с ядом.
Гречаных побледнела, её ноги подкосились и, она упала в обморок. Я едва успел подхватить женщину, прежде чем Нина Савельевна свалилась на пол.
Она меня не разыгрывала, приступ потери сознания был настоящим.
Я уложил её на кровать, убрав из зоны досягаемости «бульдог», расстегнул несколько пуговок на блузке, облегчая дыхание и брызнул на лицо холодной водой, взятой на кухне.
Гречаных тихо вздохнула и открыла глаза.
— Надо поговорить, Нина Савельевна, — без всякой жалости произнёс я.
Спрашивать о её самочувствии не стал, обойдёмся без телячьих нежностей. Передо мной была без пяти минут отравительница, «леди Макбет» только ростовского уезда.
Она приподнялась, села. Обнаружила, что пуговички блузки расстёгнуты и без особых эмоций снова застегнула их.
— О чём вы хотите поговорить со мной?
— Какое отношение вы имеете к семье Глазьевых? — повторил вопрос я.
— Большевики уничтожили мою семью. Я — тоже Глазьева. Гречаных — фамилия моего мужа.
— Где ваш муж?
— Я — вдова. Муж служил вольноопределяющимся, погиб в 1915-м в Осовце от немецких газов, — с тоской в голосе произнесла она.
— Атака мертвецов?! — невольно вырвалось у меня.
— Что? Простите? — замигала Гречаных.
Видимо, это название легендарного подвига русских солдат ещё не появилось или не успело прижиться. Я не стал вдаваться в подробности. Вот только мои планы поменялись.
— Ваш муж —
