этого добьюсь.
Белые искры, белый свет, со всех сторон. А потом он будто втягивается в чёрную гигантскую воронку, и я плыву вместе с ним. Ну же, ну… сейчас меня тоже туда засосёт. Серебряный вихрь со всех сторон. Я будто внутри урагана. Меня сейчас подхватит и унесёт!
Боль! Горячий сильный удар в живот.
Я лечу спиной вперёд, обратно. Перед глазами белое и красное, мельтешит до тошноты. Спина болит. И голова тоже, затылок.
Меня выкинуло назад, я приложилась об пол. Это так же страшно, как лицом в лобовое. Это так же непонятно.
Что со мной сейчас было? Почему?
Лежу, потолок кружится, стена сияет. Глаза закрываю, всё равно всё кружится. Как же оно так? Почему не получается?
Ларий встаёт с кресла, присаживается на пол возле меня. Так, что я могу видеть его глаза. Говорю с трудом:
– Что это было?
– Это я тебя хочу спросить. Сильно разозлилась, Вика?
– Очень.
– Ну и молодец. Сможешь сама подняться?
– Зачем?
– К окну подойти.
И он улыбается. Знает что-то про меня.
Меня мутит. Как после особо противного лекарства.
Но до окна я нормально дохожу. Ну так, шатаюсь, конечно, Ларий руку протянул, подхватил. Но ничего, мы справились. Хорошо, что я в брюках, в юбке бы точно грохнулась. Наступила бы сама себе на подол. Да чёрт с ней, с юбкой! Со всеми юбками Захолустья!
В окне сияние – белое, золотое, праздничное. Основной экран горит ослепительно! На канатной дороге все кабинки сияют как лампочки ёлочной гирлянды. Дома… тоже, почти в каждом окне яркий свет. Где-то молочно-белый, где-то сочно-апельсиновый. Где-то розоватый, но не такой яркий, как у нас дома, когда включают лампы для цветов или для рыб. Это другой – розовый, нежный. Наверное, целебный. Свет Экрана – это не только тепло и освещение. Это ещё излучение от болезней. Как тогда, у нас, в школьном зале. Я же их всех пробовала спасти. Именно вот так, сиянием от опасностей.
– Это всё ты! – говорит Ларий, подходя к окну. – Это всё – твоя сила.
– Ничего себе!
– Видишь?
Я смотрю, не чувствуя боли, мне сейчас интересно. Я так в первый день смотрела. И оно всё сейчас такое же красивое, почти волшебное. Как игрушечная панорама, в которой всё двигается. Как модель города, как рождественские домики с огонёчками и гномами.
Только это всё – на самом деле. Живая сияющая радость. Её сделала я. Превратила ярость в счастье.
Большой экран по ту сторону залива сияет и переливается. Возникает морда Мелочи. Огромная, даже страшная сперва. Огромная Мелочь, угу.
Мы так шутили раньше.
Я улыбаюсь и сразу чувствую, как слёзы стекают по щекам. Голова гудит. Спина и живот болят.
Огни в домах вспыхивают ещё ярче. Кажется, что даже воздух сияет. Мелкая морось с залива стала почти серебряной. Похоже на грибной дождь. Только вместо солнца лунный свет экрана.
– Ну, что? Довольна?
Ларий рядом. Мне хочется его обнять. Не как Юру, ни разу! А как папу, например. Или как дедушку, которого я почти не помню.
– Что скажешь, Вика?
– Интересно, а можно ли от экрана получить радугу?
Ларий снова вскидывает мохнатые белые брови. Всё-таки есть в нём что-то от гнома. И ещё от Санта-Клауса. Только вот выражение лица ни разу не сказочное.
– Ты представляешь, какой может быть реакция? – тихо говорит он.
– Не знаю. Ну, всё будет красиво! Очень красиво!
Я прямо представляю, как из экрана во всё небо бьёт радуга. И как люди от этого зрелища становятся счастливыми. Все, прямо все. И я тоже буду абсолютно счастлива. Моя тоска растает. Не до конца, конечно. Я же люблю родителей, и Мелочь. Но… Будет легче. Я знаю.
Мне будет легко и красиво.
Экран в нашей комнате показывает розовые пузыри и какие-то белые водоросли. На большом экране за заливом мелькают незнакомые люди. Это уже не мои воспоминания, неинтересно. Важно другое.
– А что будет, если я запущу радугу?
– Конец света, – весело говорит Ларий.
– Что, правда?
– Нет. Но ты попробуй. Может, сумеешь нас зарядить надолго. Может, всё испортишь к чертям. А может тебя потом отпустит домой.
– Вы серьёзно? Вы не говорили, что есть такой способ уйти.
– А его пока нету, даже теоретически. Никто не думал в эту сторону. Никто такое не пробовал. Может, будет конец света. А может – начало. Сами здесь начнём вырабатывать и перерабатывать такую мощность. Тогда экран начнёт тебя отторгать, станешь для него посторонним элементом.
Да я сама уже не знаю, оставаться мне тут или нет. А кто тогда знает, если не я?
– Ну что, рискнёшь?
Можно подумать, он не знает, что я отвечу. И что спрошу.
– А вы сами так пробовали?
Ларий молчит. В комнате так тихо, так тоскливо. Ветер скрипит за стеной, кружится флюгер, звук у него ржавый и какой-то безнадёжный.
– Я всё равно попробую.
Ларий не отвечает. Экран мигает белым, будто там сыплются крупно увеличенные снежинки.
Мне кажется, я сейчас услышу маму или папу. Но там просто музыка, типа военного марша. А потом кто-то кричит. Возможно, это кино про войну.
– Ну что, собирайся, пойдём?
На обратном пути мы заглядываем на рынок. Разумеется, сперва в ряд с рыбой, я сразу вгрызаюсь в горячую копчёную маленькую рыбку, у неё смешное местное название, она очень костлявая, кости длинные, частые. Из-за этого её называют «расчёска». Ну примерно так можно перевести. Нормальное смешное название. У нас же есть тюлька, килька, хамса, пикша и корюшка! Когда первый раз слышишь такие названия, очень смешно. А тут рыбка расчёска. Вкусная!
Потом мы идём за орехами, маслом, горячими лепёшками. Меня узнают, опять отдают фрукты, медовые соты – просто так. Я хочу отказаться, но Ларий хмурит брови. Нельзя обижать людей. И вообще это не совсем подарок. Я возьму бесплатно маленький горшочек с чем-то вроде ряженки, а Ларий потом купит у этого продавца что-то ещё, тоже вкусное и самое дорогое, побольше. У нас бы это назвали дегустацией. Здесь тоже есть какое-то слово, но более ласковое, приятное – как само угощение.
Потом мы идём домой, Ларий с кошёлкой, я с горячей лепёшкой. Я держу её под воротом пальто, она горячая и прекрасная, от запаха можно сойти с ума. Кажется, что мурашки бегут прямо по желудку. Не выдерживаю, лезу за лепёшкой.
– Отломи мне! – просит Ларий.
И дальше я иду, жую горячую лепёшку и это просто счастье. Какое-то очень простое, его невозможно ни объяснить, ни передать.
Я верю, что
