Павел не смог ничего сказать, он только слегка наклонил голову.
– Пойдемте-ка вовнутрь, – жестом пригласила шаманка и первой скрылась в шалаше, отодвинув полог из тяжелой медвежьей шкуры.
Друзья переглянулись.
– А ты говорил, что она ненормальная, – тихо произнес Вадим, – вроде тихая старушка, да еще по-русски знает.
– Да, уж, – протянул Павел, – чудны твои дела, Господи.
Но делать нечего. Пригласили – надо входить.
– Факелы потушите, – услышали они изнутри, – у меня тут светло.
Они покрутились, подыскивая, обо что притушить огонь, но тут заметили ведро с мутной жидкостью и, не раздумывая, сунули туда факелы.
В жилище шаманки действительно было достаточно светло. По центру, ярко и бездымно горел очаг, в дальних углах, тихонько потрескивая, горели светильники. Шаманка сидела на невысоком табурете возле очага. Она предложила гостям сесть, указав на низкую скамью напротив очага, а сама сложила руки на клюке и положила на них подбородок.
– Ну-у, рассказывайте, соколики, – попросила она, когда гости уселись.
– А может, сначала вы расскажете, откуда знаете наш язык? – спросил Вадим.
– Да, откуда? – поддержал его Павел.
Они не рассчитывали, что ведьма согласится так быстро.
– Оттуда же, откуда и вы… из школы, – ответила шаманка.
– Так вы тоже попали сюда из двадцать первого века? – спросил Вадим.
– А что уже и двадцать первый наступил?
– Да! И давно, восемь лет как уже!
– А вы знаете… знаете, как вернуться? – с огромной надеждой в голосе вопросил Павел.
– Эх, соколики, – вздохнула шаманка, – если бы знала, если бы…
Она прикрыла глаза и задумалась:
– Так какой нынче там год?
– Две тысячи восьмой, – ответил Вадим.
– Долго… очень долго, – протянула старуха и, прочитав в глазах гостей новые вопросы, продолжила: – Я ждала вас… ну не конкретно вас, а кого-то из того времени. Раз я смогла попасть сюда, значит, смог бы и еще кто-то…
– Но мы не хотели, – возразил Паша.
– И я не хотела, – улыбнулась шаманка.
– А Коди, это же ваше не настоящее имя? – спросил Вадим.
– Конечно, нет! Коди это всего лишь по-вепсски – шалаш. Прозвище, или как говорят местные словене – порекло. А крестили меня Еленой.
– Простите, а как вас по отчеству? – не удержался Павел.
– Константиновна, – ответила шаманка. – Елена Константиновна…
Она умолкла, прикрыла глаза, казалось, она что-то мучительно вспоминала. Друзья не торопили ее.
– Вижу, вам не терпится узнать историю моего чудесного появления в здешнем мире? – после паузы спросила она.
– Да уж… – протянул Павел.
– Действительно, сделайте милость, – поддержал друга Вадим, – а то мы не особо в курсе этаких переплетений времен и народов.
– И не особо в восторге, – с грустью вставил Паша, вдруг вновь вспомнив о Насте, своей невесте, оставленной в двадцать первом веке.
– Ничего, – мягко ответила Елена Константиновна, открывая глаза, – привыкнете….
– Нет уж, спасибо, – огрызнулся Павел, ерзая на скамейке, – не надо нам такого счастья.
Глаза шаманки впились в Павла, он смутился и отвел взгляд. Она тихонько вздохнула и перевела взор на Вадима. Он выдержал пристальный взгляд ее зеленых глаз.
– Летом 1952 года, – наконец продолжила она, – я, в составе археологической экспедиции профессора Чистякова, отправилась на раскопки в район реки Сяси. Профессор давно заприметил там несколько небольших курганов. Он говорил, что еще летом сорок первого хотел отправиться на раскопки, но война помешала ему. В этой экспедиции мы предполагали обнаружить на берегах Сяси древнее поселение вепсов…
Она вдруг прервала свой рассказ и неожиданно спросила:
– А Сталин уже умер?
– Умер, – утвердил Вадим, – зимой 1953 года.
Сказать больше он не решился, хотя его так и подмывало сообщить, что и Советского Союза больше нет. Однако в последний момент он не захотел травмировать старушку, она и так тут, наверное, натерпелась за пятьдесят шесть лет пребывания вне современной истории. Да она и не спрашивала.
Переварив скорбное известие о кончине великого вождя, шаманка продолжила:
– Мы раскопали один из небольших курганов и нашли женское захоронение, в котором лично я обнаружила странный амулет… в виде математического знака бесконечности.
– Такой же я видел у Конди, – вставил Павел.
– Да, да, – подтвердила Елена Константиновна, – а до этого амулет принадлежал его отцу Баару, а до него его деду Ёлле – это их родовая реликвия.
Она посмотрела на огонь в очаге.
– Подкинь-ка, Вадим, полешко, – попросила она.
Вадим, еще когда входил, заметил сбоку от очага несколько крупных поленьев. Он взял одно и сунул в огонь.
– Ночью разразилась страшная гроза, – продолжала шаманка, – поднялся такой ветер, что снесло несколько палаток. Молния сверкала так, что я боялась ослепнуть, а гром гремел с такой силой, что можно было оглохнуть.
На гостей внезапно нахлынули знакомые ощущения.
– Гроза… молния… гром… – медленно перечислял Вадим, – что-то похожее…
Свежее полено, до этого только тлевшее, вдруг ярко вспыхнуло и занялось огнем.
– Я вспомнил! – вдруг вскрикнул Павел и от возбуждения даже вскочил. – Молния и гром! Это и у нас было…там, на башне…
Вадим смотрел на друга, широко раскрыв глаза.
– Башня… хм…Точно! Тогда тоже была гроза, – вспомнил Вадим.
– Вы о чем это, соколики? – спросила Елена Константиновна.
– Перед тем как попасть сюда, – пылко ответил Павел, – тоже была гроза, гром и молнии.
– Вы помните, как попали сюда?
– Кажется, мы упали с Выборгской башни… – неуверенно произнес Вадим, припоминая. – Кажется… Да нет – чушь! Не может быть…
– Мы были на башне – это точно, – уверенно вставил Павел.
Все умолкли, на секунду в шалаше наступила тишина, нарушаемая только потрескиванием огня в очаге.
– В ту ночь, – продолжила шаманка, – мою палатку тоже снесло, я выскочила, успев схватить только найденный при раскопках золотой амулет. Я попыталась поймать палатку, – тут она ухмыльнулась, наверное, это воспоминание казалось ей забавным, – но оступилась и упала. Последнее, что я помню, это край речного обрыва… – Она сделала паузу. – Так я попала сюда.
Она вздохнула и умолкла, пристально глядя на гостей. А затем нащупала на шее кожаный шнурок и, потянув за него, извлекла из-под меховой жилетки золотой амулет – тонкий изящный круг, в котором был помещен знак бесконечности. Гости склонились, чтобы лучше его разглядеть. Отблески огня отразились на хорошо отполированной поверхности амулета. Павел даже прикрыл глаза, представив, как старческие сморщенные руки шаманки натирают до блеска золотую бесконечность в надежде на чудо. «Моя прелесть», – промелькнула в мозгу Павла крылатая фраза из знаменитого кинофильма. И на миг он увидел не лицо Елены Константиновны, а безобразную морду Горлума. Павел тряхнул головой, избавляясь от наваждения. «Моя… моя прелесть», – затихая вдали, тихо шептал чужой голос.
