затем пошла какая-то розовая масса, потом — жжение и боль. Петрачков привалился к переборке. Из его легких поднималась алая зловещая пена, словно пламенем обжигающая горло. Он приоткрыл рот, и несколько красных пузырьков прилипли к маске. Петрачков захлебывался, но захлебывался не морской водой, а противной пеной, заполняющей его легкие, горло и ноздри. Он сплюнул, но пена вновь и вновь лезла из горла. Петрачков уже не мог дышать. Он упал на колени, продолжая сжимать теперь уже бесполезную защитную маску…
Чепиженко, оглушенный, как и все, действовал как автомат — включился в противогаз, передвинул манипулятор управления крышкой шестой шахты в положение «открыть!» и нажал кнопку включения орошения, не соображая, что крышки уже нет, а орошение он сам заблокировал еще раньше…
Матрос Николай Смаглюк был тем самым ракетчиком, который сливал воду из шестой шахты. Выполняя приказы командира БЧ-2, он замешкался и не успел вовремя надеть защитную маску…
Игорь Харченко служил на лодке третий год и, говоря по-флотски, был «годком». Чувство превосходства над молодыми матросами сыграло с ним смертельную шутку — даже после аварийной тревоги он не поторопился покинуть опасный отсек, где-то затерялось спасительное ПДУ, и, контуженный взрывом, он беспомощно пытался выбраться из каюты, где только что безмятежно спал…
В пятом отсеке, примыкающем к аварийному, врач Игорь Кочергин поднялся с палубы. Взрывом его подбросило на койке в лазарете, и он больно ударился о переборку.
Несколько секунд палуба плыла у него из-под ног. Он слышал громкий скрежет обшивки и переборок подлодки под напором прибывающей воды. Света не было.
Двадцатисемилетний лейтенант из Ленинграда оттолкнулся от переборки. В темноте он пытался найти тапочки, удивляясь, почему ровное покрытие палубы теперь было сплошь покрыто какими-то буграми. Он по-прежнему слышал рев воды, не понимая, что происходит.
Найдя тапочки, он надел их и в темноте вновь сел на койку. В шоке от мысли о неотвратимо приближающейся гибели его мозг отказывался работать. Лампа аварийного освещения вдруг включилась сама собой, подчеркивая всю нереальность, абсурдность происходящего.
Хотя это была его первая подводная автономка после окончания Военно-медицинской академии, Кочергин не сразу, но понял — случилось что-то страшное. Он знал, что вода разрушит лодку на предельной глубине — это довольно нелепая смерть. Невидящим взглядом он уставился в пустоту. Только через несколько секунд его мозг осознал то, на что он смотрел.
Дверца его тумбочки открылась от удара, вызванного резким погружением лодки. Но на самой тумбочке стоял стакан с еловой веточкой. Ни взрыв, ни крен подлодки, погружающейся под странным углом, даже не сдвинули его с места. Его восьмимесячный сынишка дал ему эту веточку в день, когда они отправлялись в плавание из Гаджиево. Кочергин хранил ее уже целый месяц. Он слышал голос сынишки, видел свою жену Галину, их квартиру в обычном для гарнизона сером бетонном доме с окнами, выходящими на озеро. Все эти воспоминания ему навеял этот крошечный зеленый отросток. Кочергин не мог понять как, но он придал ему мужества.
Он встал, скользя по наклонной палубе, и начал приводить лазарет в порядок. Маленький отсек мог быстро превратиться в операционную. Он закрыл и снова открыл тумбочку, развернул свою аптечку, достал защитный противогаз, затем разложил все инструменты, которые, как полагал, могут ему понадобиться, и вскрыл сейф с препаратами секретной группы «А». Наверное, он просто не успел испугаться. Но он знал свое дело и то, что его помощь скоро понадобится многим.
05.45 Центральный пост. Работает воздуходувка на продувание балласта. Готовы к пуску резервные дизель-генераторы. Нет связи с четвертым отсеком.
— Механик! Доложить обстановку по кораблю!
— Командир! Это невероятно! Мы потеряли четвертый отсек, но других серьезных повреждений нет! Лодка боеспособна! Вы не поверите, но это так!
В это действительно было трудно поверить, но так оно и было. Надежность лодки оказалась просто потрясающей! Да, она была тяжело ранена, но пока не смертельно.
Люди в центральном первыми осознали это, и спасительное чувство уверенности в своем корабле мгновенно переросло в уверенность и в своих силах.
Спустя несколько дней после аварии американская газета «Вашингтон пост» напишет: «Моделируя аварию, специалисты ВМС США пришли к заключению, что командир и экипаж заслуживают высокой оценки за то, что быстро сумели всплыть…» А много позднее один из американских командиров сделает вынужденное признание в том, что его лодка вряд ли сумела бы выдержать такой чудовищный взрыв, и добавит: «Мы внесли корректуру в свои расчеты подводного боя — для гарантированного потопления русской лодки необходимо попадание как минимум двух торпед, с одной она справится».
05.48 Доклад из пятого отсека на ГКП: по таблице перестукивания из четвертого идет сигнал «Поступление воды в отсек. Выходим в корму».
Первая реакция Британова на сообщение — вздох облегчения. Значит, они живы! Слава Богу!
То же самое подумалось всем в центральном. Вздох облегчения был общим.
— Товарищ командир! Они стучат в переборку! Они просят эвакуации! — голос Капитульского с пульта ГЭУ звучал почти страшно и не по уставу.
— Я слышу! — резко оборвал его крик Британов. Стук по переборке теперь слышали все. Все взгляды были обращены на командира. В руках одного человека оказались жизни девятерых. Но что он мог сделать, не зная, какая там обстановка? Аварию нельзя распространять по кораблю! Ее надо локализовать! Решение вылилось в команду:
— Пятый отсек! Приготовиться принимать людей из четвертого! Установить связь с аварийным отсеком! Пульт ГЭУ — приготовиться к вводу реактора левого борта!
Механик взглянул на командира и утвердительно кивнул — другого выхода сейчас не было.
Но все средства связи с четвертым бездействовали, а перестукиванием много не выяснишь. И тут молодой помощник снял трубку обыкновенного телефона, который есть в любой квартире, и, скорее по привычке, просто набрал номер столовой четвертого. Сколько раз он делал так, вызывая коков и вестовых, и теперь гудки вызова звучали обычным тоном. И — о чудо! — трубку взяли! Глухой голос из-за маски заученно произнес: «Есть четвертый!»
— Четвертый?! Кто это?
— Это я, матрос Садаускас. — Голос сорвался на хриплый крик: — Мы задыхаемся! В отсеке газ! Выведите нас отсюда!
— Спокойно, Раймундас! Спокойно! — Британов выхватил трубку из рук Карпачева. — У вас пожар? Где Петрачков?
— Пожара нет! Отсек загазован! Петрачков и еще двое без сознания!
— Собери всех у кормовой переборки! Будем выводить вас в пятый! — Теперь Британов не мешкал. — Пятый! Уберите лишних людей в шестой, остаться доктору, Кузьменко и мичману Швидуну! Там есть раненые! Быстрее!
Быстро не получилось. Только через двадцать пять мучительно долгих для всех минут, в 06.19,
