мы вышли, туда просочились четверо. Все как на подбор: рослые, здоровенные, в костюмах с иголочки. Мелькнула глупая мысль, что Лев Петрович завел себе инкубатор и на досуге выращивает клонов.
Когда за ними закрылась дверь, Лис зашипел мне на ухо:
— Вроде, пронесло, вроде, поверил.
Я был бы рад поверить ему, но отчего-то не мог. И скоро стало ясно, что был прав. Из кабинета вышли трое, один остался внутри. Подошли к нам, сходу врезали мне под дых, я даже не успел поставить блок. Оттеснили Лиса в сторону. Заботливо подцепили меня с двух сторон и практически понесли.
* * *
Меня накрыло странное равнодушие. Сознание словно раздвоилось. Одна половина смотрела по сторонам, пыталась запомнить путь. Вторая осталась там, где быть ей не полагалось. До слуха моего донеслось приглушенное:
— Поучите его там, только аккуратно. Лицо не портить. Им ему завтра работать. И поспрашивайте заодно. Если что, такое сыкло, как Сережа, расколется сразу… Он у нас ни капли не партизан, терпеть не будет.
Притащили меня не в казематы, не в мрачное подземелье, а обычный гараж. Приковали наручниками к толстенной скобе, вбитой стену. Достали дубинки. И поучили… Поучили от души. Поучили с чувством. Поучили на совесть. По голове не били. Но разве взрослый мужик состоит из одной головы? Нет…
Все остальные части отбили на совесть. Старательно, методично, закрывая сектор за сектором.
К концу урока я стоял на коленях, мечтая завалиться на пол, закрыть глаза и потерять сознание. Чтобы не видеть, не слышать и чувствовать ничего, из происходящего вокруг. Но мне такой милости не даровали. Окатили холодной водой, отцепили, сняли наручники, выволокли на улицу и ставили на скамье у фонтана, похлопав на прощание по плечу и усмехаясь поведав, какой я большой молодец.
У меня же не осталось сил даже ответить. Я просто завалился на скамью и уставился в небо. Если бы мне сейчас задали вопрос, что у меня не болит? Я бы честно ответил — уши.
Глава 11.
Что намешала в свое варево Вика, я так и не понял. Впрочем, это было чуть позже.
Сначала Лис втащил меня на заднее сидение автомобиля, усадил, засунул внутрь ноги, залез из другой дверцы, схватил подмышки, протянул на себя. Сам я шевелиться не мог. Все тело было скованно болью. Я только кусал губы, чтобы не стонать, чтобы не показывать своей слабости. Мне было тошно, мне было мерзко, мне было противно.
Я ненавидел себя за беспомощность. А вместе с собой ненавидел зажравшегося барина, уверенного в своей вседозволенности, его цепных псов — профессионалов, покорных воле хозяина. Я ненавидел этот дом, этот город, даже само это время. Ненависть моя была пустой, бесплодной. В ней не было смысла.
Лис открыл багажник, добыл там подушку и байковое одеяло. Подушку подсунул мне под голову, одеялом укрыл. От его заботы стало чуть легче на душе. Я беззвучно прошептал: «Спасибо». Потом закрыл глаза и впал в забытье.
Очнулся, когда машина уже остановилась, а Лис открыл дверь. Услышал тревожный шепот на два голоса.
— Что с ним? — Влад был испуган.
— Уже все нормально. — Лис поддел меня подмышки, крякнул от натуги, прошептал. — Жить будет. Лучше помоги.
Я пытался открыть глаза, пытался сказать, что жив, что все слышу, но не смог. Я раз за разом уплывал в небытие.
Вдвоем они меня перетащили в дом, уложили на кровать. Прибежала Вика, начала требовать объяснений. По тому, как удалились голоса, я понял, что Лис вывел ее из комнаты. О чем он с ней говорил, что объяснял, как оправдывался, мне расслышать не удалось. Только скоро Вика появилась вновь и принесла свое варево.
— Влад, — приказала она Воланчику, — голову ему приподними, осторожно. Ему больно.
Меня снова схватили подмышки, приподняли. Кто-то подсунул под спину подушки или что-то еще. Это для меня осталось тайной. Только я оказался в полу-сидячем положении, обессиленно откинулся назад и приоткрыл глаза.
— Вика… — Ее лицо оказалось ко мне почти вплотную, и губы мои расплылись в блаженной улыбке.
— Не болтай, — сказала она строго, — пей!
Губ моих коснулась прохладная керамика. Нос щекотал аромат ягод и трав.
— Пей! — Повторила она.
И я сделала глоток. Сначала малюсенький, потом еще и еще. Вика не успокоилась, пока я не выпил целую чашку. И боль помаленьку ушла. Мысли прояснились. Остались только безумная слабость и усталость.
— Волшебница, — сказал я. — Кто тебя такому научил?
— Бабушка, — нехотя проронила девчонка, — ну да сейчас разговор не об этом. Тебе лучше?
— Да, — прошептал я с блаженной улыбкой.
Мне действительно было лучше. Так хорошо…
— Вот и славно.
Вика поставила чашку на стол. Прокричала:
— Влад! Его нужно положить, пусть спит. И ведро ему, что ли, принесите. Нечего ему ночью по двору расхаживать, упадет еще… А на вас, охламонов, надежды мало!
Прозвучало это грозно, и Воланчик отреагировал моментально.
— Не волнуйся, — успокоил он девчонку, — все сделаю в лучшем виде.
И я уснул.
* * *
В комнате кто-то храпел. Удивительно, но опять на два голоса. Я открыл глаза. Рассветом еще и на пахло. Шторы Влад закрыть забыл. За окно было видно черно-синее бархатное небо, усыпанное мириадами холодных звезд. Ни месяца, ни луны.
Я пошевелил руками, вытянул ноги. Интересно, что же все-таки намешала в свое варево Вика? Надо будет выяснить это чуть позже. Я бы не отказался от такого рецепта — полезная вещь! От боли не осталось и следа.
И я, стараясь не шуметь, свесил ноги, уселся на металлическом бортике. Что там говорили про ведро? Мне бы оно не помешало. Топать куда-то в ночи у меня не было сил.
Скрипнул раскладушкой Влад. Спросил встревоженно:
— Серега, ты как?
Я молча махнул рукой и попытался нащупать под кроватью искомый объект. Викин чай настойчиво искал дырочку.
Тот, кто храпел с Воланчиком в унисон, выдал последнюю руладу и проворчал недовольно:
— Тише вы там, спать мешаете!
А я узнал голос Лиса. Усмехнулся — и этот был здесь. Хотя, чего уж там, не выгонять же человека из дома в ночи. Пусть спит.
— Погоди, я сейчас помогу! — Громко зашептал Влад, встал, ринулся ко мне, подсунул под руку ведро.
И скоро я стал абсолютно счастливым человеком.
