и сильно действующее оружие. Образы предков по-разному входят в круг новой жизни — или помогают ее становлению, обнадеживают и подкрепляют нас в трудную минуту, или сопротивляются всему новому, цепко держась за прошлое. Все дело в том, в чьих руках это прошлое: честно добывающих свой хлеб или привыкших грабить других.
Осмысливая все это, Маташ вспомнил недавний случай. Группа комсомольцев изловила трех бандитов, спускавшихся с гор. Пока молодчиков обезоруживали и скручивали им руки, один из них, самый раскормленный и сильный, злой, как барс, вырываясь, не переставал выкрикивать что-то о заветах предков, о Шамиле и Хаджи-Мурате, об извечной вражде русских и горцев. Выпученные глаза его горели лютой ненавистью. Ребятам казалось, что человек этот сходит с ума, что вот-вот он набросится на людей и начнет их рвать зубами, как бешеный зверь.
Комсомольцы узнали этого матерого бандита. Молва о нем шла по всей Чечне. Люди говорили про него по-разному: одни с открытой ненавистью, другие — с презрением, а третьи — со страхом. На его совести было немало убитых, ограбленных, обездоленных и обесчещенных. Бандит был старшим сыном крупного богача, в отарах которого насчитывались тысячи баранов, а в сундуках — много золота.
Долго бушевал бандит. А когда стал утихать, Маташ спросил его, ради чего он убивает и поджигает.
— Мы, чеченцы, хотим жить, как жили наши предки, — выпучивая глаза, выкрикнул он, и розовая пена вновь выступила на его толстых губах. — Пусть нам никто не мешает!
— Кто тебе дал право говорить от имени всех чеченцев? — вскипел Маташ и, уже спокойнее, добавил: — Я тоже чеченец. И Али Ибрагимов. И Ибрагим Казалиев. И Абубакар Чапаев. И Магомед Мустапаев. Нас — тысячи. И мы не хотим жить по-старому! Не пойдем наниматься к тебе в батраки, как нанимались у твоего отца наши отцы.
Теперь, размышляя над всем, с чем сталкивала его жизнь, Мазаев начинал понимать, что в запальчивости сказал тогда далеко не все и, может быть, не самое главное. О какой извечной вражде русских и чеченцев говорил бандит? Не было и не могло быть этой вражды! В своей семье Маташ никогда не слышал ни одного плохого слова о русских. Наоборот, сколько помнит он, отец всегда дорожил дружбой с русскими, а мать с такой теплотой и искренностью пела им, своим детям, русские песни, учила их тем русским словам, что знала сама. Так было и в других семьях бедняков, которых знал Маташ. И разве он, Маташ, питает какую-нибудь вражду к своим друзьям, русским ребятам? Нет, врет бандит!
Так размышлял Маташ, читая книги Ленина. Порой ему казалось, что за книгой он один на один беседует с Владимиром Ильичем, советуется с ним; великий человек, до последней черточки знакомый ему по портретам, чуть прищурив свои добрые и мудрые глаза, смотрит на него, шестнадцатилетнего Маташа, учит разбираться и в прошлом, и в настоящем, и в будущем… Часто бывает так, что даже в близком тебе не сразу приметишь душевные сдвиги, накопление бесценных зерен человеческой мудрости, появление новых качеств.
Вскоре в жизни Маташа Мазаева произошли события, определившие его дальнейшую судьбу. В городе Грозном побывали секретарь бюро Северо-Кавказского крайкома партии Анастас Иванович Микоян, Климент Ефремович Ворошилов, командовавший тогда войсками Северо-Кавказского военного округа, его помощник и сподвижник по гражданской войне Семен Михайлович Буденный.
На встречи с ними собирались рабочие нефтепромыслов, жители горных и долинных селений. Приезжали туда и серноводские комсомольцы. Вот и теперь Маташ безотрывно и восторженно смотрел на балкон, где стояли гости, хотя плохо слышал, о чем говорили ораторы.
Юноша многое уже знал про боевые подвиги Климента Ворошилова, Семена Буденного, Михаила Левандовского, стоявшего рядом с ними. Со страниц книг, которые он читал, они почему-то вставали перед ним этакими чудо-богатырями, какими-то неземными, сказочными. А теперь он смотрел на них и не верил глазам своим: это же простые с виду и совсем-совсем обыкновенные люди. Ворошилов улыбался во все свое круглое краснощекое лицо, весело кивал кому-то из знакомых, друзей, а смуглый, скуластый Буденный изредка точно так же, как частенько делал отец Маташа, притрагивался к своим черно-смолянистым усам.
Пожалуй, эта земная простота, обыкновенность необыкновенных людей больше всего и будоражила душу Маташа. Выходит, для больших подвигов вовсе не надо родиться чудо-богатырем, могучим и всесильным. Это могут делать и такие, как он, Маташ Мазаев.
На митинге в Грозном в сознании Маташа раз промелькнула мысль: не стать ли военным? Промелькнула, будто мимолетная птичка. Сначала даже не задержалась. Однако вскоре прилетела опять, гостила уже дольше. А потом угнездилась основательно, на правах хозяйки, вытеснила все, что ей мешало.
Маташ запоем теперь читал книги о войне и военных.
Военная жизнь — беспокойная, тревожная, неуютная — все больше и больше привлекала его. Он уже видел себя, рослого, стройного, молодцеватого, впереди строя, в разведке, в лихой атаке, на приеме Наркома Обороны.
Впрочем, какие мысли не придут в голову шестнадцатилетнего парня? Тем более, до военной службы еще далеко, а выпускные экзамены на носу. Надо готовиться, готовиться основательно.
Маташ все еще не мог определенно решить: куда же ему идти после семилетки: то ли в сельскохозяйственный техникум, то ли в педагогический. Он и не догадывался, что судьба его предрешена.
Вскоре после экзаменов его вызвали в райком комсомола.
— Ты, Маташ, у нас самый политически подкованный, — сказал секретарь. — И на общественной работе проявил себя с лучшей стороны. Решили послать тебя в совпартшколу. Вот путевка.
Это была первая в его жизни путевка, выданная комсомолом. И, конечно, он не мог от нее отказаться, хотя намерение стать военным к тому времени окрепло. «Одно другому не помешает», — решил он.
В семилетке Маташ считался переростком. В одном с ним классе занимались ребята помоложе на 2—3 года. В совпартшколе он оказался самым младшим но возрасту. Рядом с ним сидели за партами уже вполне взрослые, нередко семейные люди. Коммунисты и первые в Чечне комсомольцы. Серьезные и строгие к себе люди. Маташ вначале терялся среди них, держался застенчиво. Но потом освоился. Тем более, что «старички» нередко обращались к нему за помощью. Польщенный таким вниманием Маташ охотно делился тем, что сам знал.
В совпартшколе учились не только по книгам. По заданию обкома курсанты участвовали во всех политических кампаниях, которые проводились в республике. Боролись против засилия кулаков и мулл, нередко ходили в засады против бандитов. Ездили в самые дальние селения и создавали там комсомольские ячейки, выступали с лекциями и докладами, проводили подписку на государственные займы, распространяли книги и газеты. Некоторых курсантов, и даже не закончивших учебу,
