«Чёрная книга», т. е. реальный персонаж, или, точнее, реальный персонаж и вымышленный образ одновременно.
Собственно Рёйи в романе нет, есть её поиск, есть её образ в воображении главного персонажа романа, Галипа.
Роман и начнётся с образа Рёйи, спящей уткнувшись в подушку и Галип задумается над тем, можно ли проникнуть в сады памяти женщины, поймёт тщету таких намерений, и не только потому, что в этих садах памяти можно обнаружить нечто скрытое, скрытого может и не быть, но, тем не менее, разобраться в этих садах памяти невозможно.
Чуть позже выяснится, что Рёйя ушла от мужа, оставив ничего не значащую записку.
…про записку мы узнаем, что в ней девятнадцать слов, что она написана зелёной шариковой ручкой, узнаем про то, как, где, каким образом, она была написана, но самого текста записки не будет. Впрочем, что мог бы сказать сам текст, что могли бы сказать сады памяти, то ли ушла, то ли не ушла, то ли ушла насовсем, то ли ещё вернётся, она сама разве знает…
Галипу только и останется, что искать её (в этом смысле роман станет детективом), он и будет везде её искать, не просто искать, вспоминать, находить отсвет этой памяти в окружающем его мире, на улице, в кафе, в домах, где они бывали вместе, память будет подсказывать самое неуловимое, самое преходящее, микромгновения жизни, из которых и соткана совместная жизнь мужчины и женщины, но он так и не вырвется из воспоминаний (детектив перестанет быть детективом).
«У тебя в руках книга, а у меня – газета, но читать её я не мог; я спрашивал: «Если бы я был героем этой книги, ты любила бы меня?» – «Не говори глупостей!»»
…Не будем столь наивными, что придавать значение вопросам Галипа, не меньше женщины он понимает, что говорит «глупости», намеренно говорит «глупости»…
«Глядя на твои плечи, на пятнышко на затылке, где у тебя выпали волосы, на цветной иллюстрированный журнал, который ты листаешь, я старался понять, что заставляет твои ноги болтаться».
…Кажется, мужчина начинает понимать, какая разница между трансцендентным и «говорить глупости», и не будет ничего спрашивать про иллюстрированный журнал и научиться задумываться не над трансцендентным, а над тем, что заставляет болтаться ноги женщины, когда она читает иллюстрированный журнал, но задумываться над такими вопросам и означает «говорить глупости», и радоваться тому, что можно в общении с женщиной «говорить глупости»…
Галип будет продолжать искать Рёйю, но так и не найдёт, попытается войти в неё, но так и не сможет. Только догадается, прозреет, что лучший способ понять, это окончательно заблудиться в садах памяти другого.
А мы так и не узнаем, удастся ли это Галипу или нет…
…женщина в романе «Меня зовут Красный»
В романе «Меня зовут Красный» много женщин, но поскольку сам роман притчевый, то и женщины этого романа скорее «притчевые».
Оставлю разговор об образах этих женщин до следующего раза, а сейчас только один эпизод или один сюжетный ход романа.
«Меня зовут Красный» рассказывается от имени героев, животных и вещей. Например, рассказы: «Меня зовут Чёрный», «Я – дерево», «Я – собака», «Я – мёртвый», «Я – шайтан», «Меня зовут Красный».
Один из рассказов называется «Я – женщина», но, как всегда, когда Памук говорит о женщине, он иронизирует то ли над читателями-мужчинами, то ли над самим собой.
Рассказ «Я – женщина» рассказывает мужчина, который переодевается в женщину, приделывает себе большие груди, пытаясь почувствовать женщину, лучше понять её (её сады памяти?!), но, в конце концов, мужчина этот будет задушен и убит.
Что он почувствовал, что понял, так и останется нам неведомым.
…перечитывая Памука
Не знаю как вы, но когда мне хочется перечитать книгу, уже не страницу за страницей, а так, выборочно, замирая на отдельных абзацах, если меня завораживают эти абзацы, то только тогда могу сказать – «мой» этот роман или нет.
Когда наугад раскрываю страницы прочитанных романов Памука, мне хочется натолкнуться на эпизоды с женщиной.
Чтобы перечитывать их вновь и вновь.
Нури Бильге Джейлан «Времена года»: что зависит от погоды?
…фильм как откровение
Вспоминаю, как на одном из Бакинских кинофестивалей, мягко говоря, прохладно был встречен фильм турецкого режиссёра Нури Бильге Джейлана «Времена года»[112].
Не мог с этим согласиться, хотелось объяснить бесчувственным зрителям, что фильм прост и безыскусен, необходимо настроиться на волну фильма, войти в его неторопливый ритм, не гнать себя неизвестно куда, неизвестно зачем…
Сейчас, когда прошло десять лет, понимаю, что ломился тогда в открытую дверь. Дело не в бесчувственности азербайджанских зрителей. Не случайно и в турецком прокате фильм Джейлана не имел большого успеха.
Нельзя сказать, что любой серьёзный фильм обречён на провал в массовом прокате – это не так. Но есть фильмы, – условно назовём их атмосферными – которые требуют настроенности аудитории,
…не настроения, а настраивания, возможно с помощью ведущего или как-то иначе…
приблизительно также как настраивают инструменты. В противном случае аудитория останется равнодушной.
К таким фильмам следует отнести фильм Джейлана «Времена года».
Как написала одна любительница кино о фильме «Времена года» «многим фильм покажется занудным, затянутым, скучным и лишённым внятной истории». Это на самом деле так, но это ещё ничего не означает. Любительница кино пишет, что ей фильм понравился «безумно», а я могу сказать, возможно, не менее пафосно, что фильм стал для меня откровением, поэтому продолжает прорастать во мне.
Вспоминая фильм, вспоминаю собственную жизнь.
…фильм, обречённый на непонимание
В чём трудность в восприятии подобных фильмов?
Во-первых, зритель, даже продвинутый, как правило, не любит медленное, монотонное кино, с длинными планами, почти без внешнего действия, подобно тому, как в фильме Джейлана, за первые восемь минут экранного действия произносится всего три слова. Привыкнув торопиться в самой жизни, мы и от кино ждём стремительного действия.
…«Спешка сама по себе – отрава XX века» – пишет Роберт Пёрсиг в своём романе-путешествии «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом»[113]…
Это то, что лежит на поверхности.
Но есть и вторая причина. По моим наблюдениям зритель, даже продвинутый, не любит «про жизнь», когда нет подсказок, житейской морали, хоть капельки назидания, когда материя жизни текуча, нетороплива, когда нужна особая душевная чуткость, чтобы соотнести это с тем, что происходит с тобой буквально каждый день.
Многие из нас «обманываться рады»[114], «горькой правде» предпочитая «сладкую ложь».
…кажется, у русского поэта Леонида Мартынова[115] прочёл такие строки: «горькая правда, сладкая ложь и кисло-сладкая клевета»…
…что
