Книга Ноль эмоций - Екатерина Осянина

— Что это?

— Давилка.

— Как? Кого ты хочешь этим давить? Муравьев?

Он фыркнул.

— Я там у воды большую корягу нашел. Бревно!

Я продолжала таращиться на него, не понимая, к чему он ведет.

— А там вокруг следы ондатр.

До меня начало доходить.

— А это — ловушка?

Он торжествующе хлопнул меня по плечу:

— Из тебя выйдет настоящий охотник!

— Из меня выйдет только приманка, — скептически хмыкнула я. — Или еда.

— Тоже неплохо, — усмехнулся он, рывком поднялся с земли, не опираясь руками, и унес всю конструкцию, оставив мне только стружки и огрызки палочек, которые я аккуратно собрала и бросила в костер.

Коряги горели медленно, отдавая много жара и оставляя переливающиеся всеми оттенками красного и багрового угли, подернутые каким-то странным оранжевым пеплом, пахнущим ивовой горечью.

Я сдвинула бревнышки так, чтобы не обгоревшие части тоже попали в кострище, и огонь полыхнул ярче, давая в сгустившихся сумерках больше света и тепла.

Я сидела на остывающем песке, скрестив ноги, как восточный султан, и подперев руками голову, и завороженно смотрела на пляшущие язычки пламени, когда услышала позади себя в кустах шевеление. Потом все стихло, и я осторожно, не делая резких движений, повернулась на звук. В кустах в отсветах пламени я заметила Костю, который напряженно смотрел на меня и делал мне знаки не шевелиться и молчать.

Я замерла, как статуя, и только потом увидела всего в полутора метрах от себя змею. Змея не шевелилась, ее черная голова была повернута в мою сторону, и огоньки от костра отражались в черных, агатово блестящих глазах. В почти наступившей темноте мне было трудно разглядеть узор ее чешуи, но то, что возле головы не было желтых или оранжевых пятен, — это я могла сказать точно. Это не уж!

Змея подтянула к себе гибкий хвост, и теперь трудно было бы определить, какой она длины.

Я даже дышать перестала. И неизвестно, сколько бы длилась еще наша немая сцена, но Костя вдруг сделал резкое движение, и все мгновенно изменилось: что-то рассекло воздух и тяжело врезалось в землю, змея начала бешено извиваться на одном месте, а я отпрыгнула в сторону, перекатилась и пружинисто замерла на четвереньках, упершись руками в землю, готовая выхватить из костра горящую дубину и начать крушить ею все, что движется возле меня.

Однако все тут же и закончилось. Костя вышел из кустов и бесстрашно подошел к змее, которая уже еле двигалась. Не вынимая ножа из земли, он одним точным движением отсек ей голову и придавил к земле все еще шевелящееся тело.

Я перевела дух.

— Хорошая реакция! — похвалил Костя, подхватывая с земли тело убитой змеи и усаживаясь с ним возле костра на то место, где я только что сидела. — А приманка из тебя и правда хорошая, — улыбнулся он и поднял вверх змеиное туловище.

Я все еще была не в состоянии разделить его веселье. Сердце колотилось, я с трудом заставила себя спокойно сесть рядом с ним.

Я с удивлением наблюдала, как он, орудуя своим ножиком, сделал неглубокий надрез, подцепил кончиком ножа и, прижав большим пальцем к лезвию, отслоил шкуру и содрал ее, как чулок. Отшвырнул в пламя, она затрещала, и запахло сначала жареным, а потом — горелым. Змеиную тушу он с самым серьезным видом всучил мне. Я не посмела ему отказать и, преодолевая брезгливость, держала ее на вытянутых руках подальше от себя. А он снова вскочил на ноги и ушел к воде. Мне было слышно только как он негромко плещет водой, споласкивая руки и нож.

Вернулся он с охапкой каких-то листьев.

Он аккуратно положил их мне на колени, залез в рюкзак и выудил оттуда консервную банку. Я хотела было возмутиться, что меня используют как подставку и заваливают листьями и змеями, но решила дальше понаблюдать за его бурной деятельностью.

Он выложил дно и стенки пустой жестянки из-под тушенки принесенными листьями, наконец-то забрал у меня из рук змею и, заставив меня крепко держать банку, уложил туда тушку змеи свернув ее кольцами, накрыв оставшимися листьями и прижав сверху жестяной крышкой. Чтобы она не открывалась, он чуть смял край банки.

— Вот и все, — тоном фокусника произнес он после того, как разгреб угли и сунул банку со змеей на дно ямы, присыпал песком, пеплом и углями и снова уселся рядом со мной. — Жаль, соли нет. Но и так будет вкусно, вот увидишь.

Я сглотнула набежавшую слюну.

— Ты уже такое ел?

— Да, в детстве.

— Кто тебя научил? Дядька-егерь?

— Он. — Костя улыбнулся в темноте. — И батя. Он тоже был лесник.

— Его тоже убили? — с осторожно спросила я.

— Нет, — спокойно ответил мужчина, глядя в огонь, — он в бане угорел.

Я не знала, как выразить ему свое сочувствие. Я даже не была уверена, что способна его испытывать. Но на всякий случай погладила его по голому плечу. Он накрыл мою руку своей и долго не выпускал, глядя в огонь, не двигаясь и не произнося ни слова.

А потом внезапно поднялся, не выпуская моей руки, поставил меня на ноги и поцеловал в губы.

Он запустил пальцы мне в волосы и крепко прижал меня за талию, ожидая сопротивления и не встречая его. Вот интересно, внезапно подумала я, если попробовать его оттолкнуть, отпустит он меня или нет? Я уперлась обеими ладонями ему в грудь и слегка отстранилась. Костик сразу же выпустил меня и замер, заглядывая мне в глаза и пытаясь разгадать мою реакцию. Он терпеливо ждал, опустив руки, не делая больше никаких движений, как будто боялся спугнуть. Сердце его билось так, что было видно даже, как подрагивают мои руки, по-прежнему лежащие на его груди.

Он закрыл глаза и чуть откинул голову, дыша приоткрытым ртом.

Я приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его шее, в том месте, где пульсировала жилка. Мои руки скользнули по его спине, покрытой шрамами, и сомкнулись на пояснице. Теперь он стоял, подняв к небу лицо, позволяя мне изучать и узнавать его губами и руками и иногда вздрагивая от моих прикосновений.

Он был разный. Шея теплая, спина и руки выше локтя — прохладные. Уши и кончик носа — холодные, губы — горячие…

Он открыл глаза и снова обнял меня, прижал к себе и начал целовать, щекоча и покалывая своей бородой, уже не боясь, что я его оттолкну…

Спустя примерно полчаса Костя палкой выудил из почти погасшего костра банку, почерневшую и покрытую кое-где радужными разводами. Поставил на землю остужаться. Сам в это время палкой разровнял угли в яме, сдвинув навстречу друг другу и оставив догорать последние несгоревшие части коряг. Новых веток подкидывать он не стал.

Он надавил на бока банки, и крышка отскочила со звонким щелчком. Подцепив ножом тушку змеи, он выковырял ее из банки, всю облепленную сварившимися листочками, подержал на весу, чтобы она быстрее остыла, потом разделил пополам и стал есть свою часть, обгрызая ее, как початок кукурузы, причмокивая и показывая мне глазами и бровями, как это вкусно.