Наконец в начале июля — последний экзамен. Представляете себе: несусветная жара, а мы в черных костюмах, только экзаменатор без пиджака. Но вот и этот экзамен отошел в прошлое, и мы вдруг заскучали и спросили себя: неужели это все? Где же тот восторженный подъем, который мы так долго предвкушали? Свои планы хорошенько отметить финиш мы выполнили, по без надлежащего энтузиазма. Сегодня я испытываю похожее чувство. И спрашиваю себя: добрый это знак или дурной?
— Человеческий, вот какой! Эх ты, философ, — сказала его жена, решительно закругляя тему. — И чтобы это понять, вовсе не обязательно быть врачом или психологом.
Музыка стала громче. Общий разговор распался на отдельные диалоги. Бергер с радостью уступил жене право вести беседу. В научных дискуссиях, на служебных совещаниях он выступал много, а вот на таких встречах бывал молчалив. Порой даже ругал себя: вот, мол, дурак выискался, только и умеешь говорить, что о работе! — но натуру свою переделать не мог.
— Возвращаясь к нашей теме, должен сказать, что я сегодня просто на седьмом небе, — заметил Вольф. — А знаете почему? Потому что не дежурю. Иной раз это тоже приятно.
Другие закивали.
— А кто дежурит?
— Браун.
— Браун? Да ну?
— А что? При нем все будет тип-топ, ладно да складно.
— Вот те раз, позлословить решили? — удивилась Анита Виттиг.
— А у вас разве не принято на таких вечерах вспоминать особо достойных сослуживцев? Я бы лично обиделся, если б про меня не говорили. Это ж верный признак, что я зануда.
Услыхав имя Брауна, Бергер задумался и почувствовал угрызения совести. Может, зря он так много рассказал майору о Брауне? Наверняка ведь навлек на парня подозрения. А имел ли Браун вообще отношение к убийствам? Приступ ярости — да, такое с ним случалось, но умышленное убийство?
Профессор Колнар заказал на всех по рюмочке токайского, густого и сладкого вина, одного из лучших в Венгрии.
— На прощанье, пояснил он, — завтра утром я уезжаю. Давайте все вместе отведаем этого прекрасного вина. Но гораздо лучше смаковать его в винных погребах Токая, глубоко под землей, в лабиринте коридоров, где в бочонках зреет вино. Там пили его короли и императоры, рыцари-разбойники, бандиты и контрабандисты. Вдобавок там можно петь. В погребах великолепная акустика. Я люблю этот винодельческий край. Идешь — а кругом виноградники, и пет им конца. И вино веселит Душу.
Токайское оправдало все обещания Колнара. В итоге все решили, что вечер был чудесный и пошел им только на пользу.
13
Майор заснул с трудом, а проснулся опять намного раньше обычного. Ровно тикал будильник. Светящиеся цифры наручных часов сообщили, сколько времени. За окном едва брезжил рассвет. Скоро птицы запоют, с удовольствием подумал Бауэр. Ему нравились эти утренние концерты: один какой-нибудь смельчак затягивал песню, минута-другая — и ему уже вторят со всех концов сада, и наконец, приветствуя солнце, гремит огромный ликующий хор.
Мысли, не дававшие Бауэру покоя, кружили, снова и снова возвращаясь к одному и тому же. Перескакивали от доктора Брауна к Лоре Гальбах и от Лоры Гальбах к доктору Брауну. Майора не удивляло, что тяжелая болезнь, настигшая доктора в начале успешной карьеры, и уход жены к лучшему другу изменили характер Брауна: он стал язвителен, ироничен, озлобился и впал в отчаяние. Затем как будто бы наметился просвет, так нет же — опять все насмарку. Девушка увлеклась другим.
Может это выбить человека из колеи? Толкнуть на убийство? Бауэр знал, до чего трудно заглянуть в людскую душу, сказать, каким образом человек поведет себя в определенных ситуациях, особенно если эти ситуации сопряжены с мощными эмоциональными нагрузками. Наверно, при этом многое возможно?..
Необходимо выяснить отношения между Лорой Гальбах и больным Вернером Креснером. Неужели тут и вправду разыгралась любовная драма? Природная рассудительность не позволяла майору в это поверить.
Остается новый препарат. В таком случае следы явно ведут через западные границы, что вне компетенции майора и его сотрудников. Впрочем, это никак не помешает еще раз побеседовать с соседом Креснера по палате. Вот с этого и начнем, подумал он и, успокоенный, заснул.
Будильник затрещал внезапно и до ужаса громко. Жена, опередив майора, отключила звонок.
— У тебя еще десять минут, — сказала она вставая. Он попытался сосредоточиться. Чувствовал себя разбитым, усталым, а это было уж совсем ни к чему. Решительно отбросил одеяло и пошел в ванную. Потом сделал утреннюю гимнастику — по собственной программе, у открытого окна. Принял холодный душ. Самочувствие улучшилось.
— Надолго сегодня? — спросила жена.
— Скорее всего, да. Заверни еще парочку бутербродов. Не знаю, удастся ли вообще нормально пообедать.
Первым делом он позвонил в клинику. Через некоторое время трубку снял старший врач Бергер, который в такую рань уже был на службе. Услыхав голос майора, он встревожился.
— Опять у нас что-то стряслось? Извините, майор, к сожалению, вы ассоциируетесь для меня с неприятностями.
— Могу вас успокоить, ничего особенного не произошло. Я только хотел узнать, нельзя ли сегодня еще раз побеседовать с господином Вебером, соседом Креснера по палате. Хочу задать ему еще несколько вопросов.
Бергер на миг задумался, потом сказал:
— Нет, нельзя.
— Почему? Его сегодня оперируют?
— Нет, его вчера выписали, по собственному желанию, под расписку. Острый приступ миновал, при аппендиците это не редкость. К тому же он, на мой взгляд, чересчур разволновался из-за всех этих событий и к операции был не готов. Поэтому я согласился на выписку, при условии, что, если состояние ухудшится, он немедленно обратится к нам.
— Ну ладно, — сказал Бергер, — однако поговорить с ним мне все-таки надо. Вы можете дать мне адрес?
— Конечно. Минуточку.
Бауэр записал адрес и вызвал дежурную машину.
— Голизерштрассе, сорок шесть, — сказал он шоферу и обратился к сидящему рядом заспанному Гайеру: — Есть новости, товарищ Гайер?
— Да нет, ничего такого.
Кое-какие новости были, но касались они лично его и Рози Хайдеке.
Вчера он взял ее с собой на тренировку. Она скромно сидела в зале на лавочке и явно скучала. Насмешки друзей-спортсменов он нарочито, пропускал мимо ушей, ведь они в самом деле были неравной парой, во всяком случае по росту.
Служебное задание не регламентировало, как долго ему надлежит обеспечивать безопасность медсестры. Решать надо было самому, и тут Рози выказала полное понимание и предупредительность.
«Честно говоря, я не чую никакой опасности, — заявила она, — но вам, в полиции, видней, и едва ли вы станете просто так работать сверхурочно. С другой стороны, мне вовсе неохота из-за этого шататься с вами по ночным
