боевых дедов, которые воевали в горах с русскими солдатами генерала Ермолова, усмирявшего Кавказ. Но река времени смывает и уносит с собой и кровь, и ненависть, и любовь, и вот воинственные внуки уже готовы вступить в бой за Россию под командой великого князя Михаила Александровича. Неисповедимы дела твои, Господи, и непостижимы!
Офицеры дивизии, всех ее шести полков, различавшихся по цвету башлыков, составляли гордость и цвет российского офицерского корпуса. Среди командиров блистали происхождением и воинскими способностями не только русские князья Голицын и Гагарин – но и грузинский князь Багратион, хан Эриванский, принц Наполеон Мюрат, польский князь Радзивилл, персидский принц Файзулла Мирза Каджар с братом Идрисом, итальянский маркиз Альбицци. Такое красочное разнообразие объяснялось тем, что эти офицеры, живя в России, полюбили ее сыновней любовью и готовы были за нее пролить кровь в составе невиданной дотоле Туземной дивизии. Все они, разумеется, с юных лет традиционно обучались военному ремеслу в кадетских корпусах и юнкерских училищах; война была их профессией. Но главным отличием этой дивизии явилось то, что командовать ею было доверено родному брату царя.
Еще до окончательного укомплектования дивизии и погрузки полков в воинские эшелоны для отправки в Подолию, на Юго-Западный фронт, Михаил подыскал себе, по рекомендации кабардинского князя Бековича-Черкасского, боевого ординарца – ногайца Магомеда Каитова. Ногаец, по словам князя, был человеком беспримерной храбрости, смекалки, физической силы и совершенной преданности командиру. Его предки – а среди них и та ханская ветвь, от которой произошли знаменитые князья Юсуповы, – были воинами, и он, не нарушая семейных традиций, стал воином. Он привык к тому, что вся наша жизнь – это нескончаемая война, а мирные дни – лишь перерывы между боями. Переубеждать его в этом было бы занятием напрасным, да никто и не пытался.
Магомед был на полголовы ниже Михаила, но в плечах так же широк и в поясе гибок. На тонком кавказском ремешке посверкивал серебром ножен старинный кинжал, а из газырей черкески, сидевшей на Магомеде, как влитая, выглядывали винтовочные патроны. По разумению ногайца, в его обязанности входило беспрекословное исполнение пожеланий доверившегося ему командира и охрана его жизни от любых опасностей и угроз. Такое благородное убеждение, за самыми редкими исключениями, свойственно кавказским горцам; оно впитывается с молоком матери.
Михаил, человек открытой души, быстро привязался к своему диковатому на вид ординарцу и никогда, до самого конца, об этой привязанности не сожалел. А Магомед, не отлучавшийся из штаба, нес службу при генерал-майоре денно и нощно – двадцать четыре часа в сутки. За глаза его так и называли в дивизии: «тень Миши». Уважительное прозвище никак не ущемляло достоинства ногайца Магомеда.
Штаб дивизии формировался под доброжелательным, но требовательным взглядом Михаила; офицеры подобрались инициативные и решительные. Понятия «воинский долг» и «офицерская честь» сливались в них накрепко. Начальник штаба полковник Юзефович, имевший за плечами богатый опыт участия в военных действиях и удостоенный боевых наград за отчаянную храбрость в боях под огнем противника, пользовался заслуженным уважением среди подчиненных. Никому не было известно о полученном от вдовствующей императрицы Марии Федоровны тайном материнском предписании начальнику штаба: присматривать за горячим сыном и удерживать его на расстоянии от смертельно опасного авангарда.
На фронт тронулись на исходе осени, перед снегом. Михаил ехал в своем штабном вагоне, в головном эшелоне. Там же, при командире дивизии, находился Магомед, не отходивший от него ни на шаг, и секретарь Джонни, с которым ногаец, на почве преданности великому князю, быстро нашел общий язык. В солдатских теплушках всадники, коротая время, распевали боевые горские песни, в которых прославлялись подвиги героев, сложивших головы в борьбе с русскими завоевателями в прошлом веке. Слова этих песен, надо сказать, никого не смущали.
Михаил сидел над штабными картами, разбираясь в паутине карпатских рек, в пятнах лесных и степных массивов. В Карпатах дивизии предстояло, выгрузившись из вагонов, проследовать своим ходом в направлении Самбора, далее к реке Сан и там в составе 8-й армии генерала Брусилова ввязаться в наступательные бои с пруссаками и австрийцами, закрепившимися на подступах к польским городкам и селам.
Переход от железной дороги оказался не слишком сложным – горы еще не завалило снегом, фуражиры поспевали за наступающими кавалерийскими полками. Шли скрытно, выслав вперед разведку и обходя стороной населенные пункты. Открывали наступление ингушский и дагестанский полки, первые восемнадцать часов всадники не сходили с седел. Боевой дух и тяга померяться силами с противником подстегивали бойцов.
Михаил с офицерами своего штаба перемещался верхом от полка к полку. На простой гимнастерке под длинной кавалерийской шинелью не было ни орденов, ни генеральских знаков отличия. Походная палатка великого князя осталась далеко позади, в обозе; Михаил спал урывками, завернувшись в бурку. По информации из штаба Брусилова, передовые порядки Туземной дивизии должны были выйти к линии соприкосновения с противником менее чем через сутки, и Михаил, вопреки уговорам своего начштаба полковника Юзефовича, твердо намеревался остаться на передовой.
Михаил и Магомед на фронте
К реке вышли с рассветом; мир был сер и расплывчат. К воде вело отлогое жнивье, и всадники, с ходу отпустив поводья, лавиной покатились по склону. Пехотный батальон австрийцев, числом не более полутысячи, держал, окопавшись неглубоко, оба берега Сана. Разглядев на окраине поля стремительно мчавшихся по склону конников, не оставлявших сомнений в своих намерениях, дозорные открыли беспорядочный огонь из винтовок, потом заработал и пулемет. Конная лава шла, накатывала неудержимо, как будто не в нее стреляли австрийцы, а в низкое, моросящее дождем небо.
Всадники выдернули шашки из ножен. Началась рубка, против которой не было защиты – только ужас. Австрийцы побежали к берегу – на той стороне реки их ждали свои. Но верховые с гиканьем ринулись за ними следом и продолжали рубить людей в ледяной воде. Закончив свою работу, всадники всею массою устремились к тому берегу – переправлялись, выпрыгнув из седел и держась на плаву за гриву коней.
Схватка у воды вышла недолгой – пешком от конного далеко не убежишь, а вид жутких, невиданных в этих местах со времен Аттилы мокрых дикарей в мохнатых шапках, с кривыми шашками, вскинутыми над головой, нагонял трепет и сковывал движения австрияков.
Еще до полудня Михаилу доложили: захвачено шесть пулеметов противника, взято три сотни пленных. Были и потери: семеро убитых, тринадцать раненых.
Боевое крещенье состоялось.
Ужас на своих шустрых ногах бежал далеко впереди Туземной дивизии, получившей после этой рубки название Дикая, и расчищал ей путь.
Карпаты и Галиция стали первоначальным театром военных действий 8-й русской армии генерала Брусилова против австро-венгерских войск и стоявшей за ними германской имперской армии. Львов был военным и политическим средоточьем на этой кровопролитной сцене. Ни политикам, ни генералам и в голову
