— Невозможно. Мои глаза меня обманывают.
— Что вы видите? Скажите, скажите, сударыня.
— Нет, ничего. Камальдулец настаивал.
— Ничего, ничего, говорю я вам, — отвечала г-жа де Шовелен, — ничего! Голос замер на ее устах, взгляд был неподвижен, в то время как рука, белая, точно из слоновой кости, медленно поднималась, чтобы указать на что-то, чего не видел монах.
— Сделайте милость, сударыня, — настаивал отец Делар, — скажите мне, что вы видите.
— О, я не вижу ничего, нет, нет, это безумие! — воскликнула г-жа де Шовелен, — и тем не менее… о! Но посмотрите же, посмотрите же!
— Куда?
— Там, там, видите?
— Я ничего не вижу.
— Вы ничего не видите вон там, там?..
— Решительно ничего; но вы, сударыня, скажите, что видите вы?
— О, я вижу… я вижу… Но нет, это невозможно.
— Скажите.
— Я вижу господина де Шовелена в придворном платье, но бледного и идущего медленными шагами; он прошел вон там, там.
— Боже милостивый!
— Он прошел, не видя меня! Вы понимаете? А если и видел, то не заговорил со мной! Это еще более странно.
— А в эту минуту вы по-прежнему его видите?
— По-прежнему.
И палец, и глаза маркизы указывали направление, в каком шел маркиз, оставаясь невидимым для взгляда отца Делара.
— Но куда он идет, сударыня?
— В сторону замка; он проходит там, возле большого дуба, там… Смотрите, смотрите, вот он приближается к детям; за купой деревьев он поворачивает. Он исчезает. О, если дети все еще там, где они были, не может быть, чтобы они его не видели.
В то же мгновение раздался крик, заставивший г-жу де Шовелен вздрогнуть.
Это был крик обоих детей.
Он прозвучал так печально и так мрачно в темнеющем пространстве, что маркиза едва не упала навзничь.
Отец Делар подхватил ее.
— Вы слышите? — прошептала она. — Вы слышите?
— Да, — ответил отец Делар, — в самом деле был чей-то крик.
Почти тотчас маркиза увидела или, вернее, почувствовала, что к ней подбегают дети. Слышен был их стремительный бег по песку аллей.
— Маменька! Маменька! Вы видели? — кричал старший.
— Маменька! Маменька! Вы видели? — кричал младший.
— О сударыня, не слушайте их! — говорил аббат (он бежал сзади и запыхался, стараясь их догнать: настолько быстрым был их бег).
— Ну, дети, что случилось? — спросила г-жа де Шовелен. Но они не отвечали и лишь прижались к ней.
— Да ну же, — сказала она, лаская их, — что произошло? Говорите!
Дети переглянулись.
— Говори ты, — сказал старший младшему.
— Нет, говори ты.
— Ну хорошо, маменька, — сказал старший, — ведь вы видели его, как и мы?
— Вы слышите? — воскликнула маркиза, воздев руки к небу. — Вы слышите, святой отец?
И она сжала холодными как лед руками дрожащую руку камальдульца.
— Видели? Кого видели? — с трепетом спросил тот.
— Нашего отца, — сказал младший, — разве вы его не видели, маменька? Однако он шел с вашей стороны, он должен был пройти совсем близко от вас.
— О! Какое счастье! — воскликнул старший, хлопая в ладоши. — Вот папа и вернулся!
Госпожа де Шовелен повернулась к аббату.
— Сударыня, — сказал он, поняв ее вопросительный взгляд, — могу заверить вас, что эти господа ошибаются, утверждая, будто видели господина маркиза. Я был рядом с ними, и я заявляю, что никто…
— А я, сударь, — перебил старший, — говорю вам, что только что видел отца, как вижу вас.
— Фи, господин аббат, фи! Как некрасиво лгать! — сказал младший.
— Это странно! — произнес отец Делар. Маркиза покачала головой.
— Они ничего не видели, сударыня, — повторил наставник, — ничего, решительно ничего.
— Подождите, — сказала маркиза.
И, обратившись к сыновьям с той материнской нежностью в голосе, которая заставляет улыбаться самого Бога, сказала:
— Дети мои, вы говорите, что видели своего отца?
— Да, маменька, — ответили оба вместе.
— Как он был одет?
— На нем был красный придворный кафтан, голубая лента, белый вышитый золотом камзол, кюлоты из такого же бархата, что и кафтан, шелковые чулки, башмаки с пряжками, а на боку была шпага.
По мере того как старший перечислял детали костюма отца, младший кивал в знак подтверждения.
И при каждом кивке младшего г-жа де Шовелен холодеющей рукою сжимала руку камальдульца. Именно таким она видела своего мужа.
— Скажите, не было ли во внешности вашего отца чего-нибудь особенного?
— Он был очень бледен, — сказал старший.
— О да, очень бледен, — подтвердил младший, — его можно было принять за мертвеца.
Все вздрогнули: мать, аббат, духовник — настолько сильным было выражение ужаса, слышавшееся в словах ребенка.
— Куда он направлялся? — спросила наконец маркиза, тщетно пытаясь придать твердость голосу.
— В сторону замка, — сказал старший.
— А я, — добавил младший, — на бегу обернулся и видел, как он всходил на крыльцо.
— Слышите? Слышите? — шептала мать на ухо монаху.
— Да, сударыня, слышу, но, признаюсь, не понимаю. Как прошел господин де Шовелен пешком в ворота и не остановился перед вами? Как прошел он мимо своих сыновей, опять-таки не остановившись? Как, наконец, вошел он в замок, причем никто из прислуги его не заметил и сам он никого не позвал?
— Вы правы, — сказал аббат, — все это поистине удивительно.
— Впрочем, — продолжал отец Делар, — проверить это можно очень просто.
— Мы пойдем посмотрим! — закричали дети, готовясь бежать к замку.
— И я тоже, — сказал аббат.
— И я тоже, — прошептала маркиза.
— Сударыня, — сказал камальдулец, — вы так возбуждены, так бледны от страха: ведь если это господин де Шовелен — я допускаю, что это он, — то есть ли из-за чего пугаться?
— Святой отец, — сказала маркиза, взглянув на монаха, — если он появился вот так, таинственно, один, разве не находите вы это происшествие весьма странным?
— Вот поэтому-то все мы ошибаемся, сударыня; вот поэтому-то, несомненно, следует полагать, что сюда проник кто-то посторонний, может быть, злоумышленник.
