руке, — Но мне улыбнулась удача: началась война. Я пошел добровольцем на фронт… чтобы сдаться в плен. Практически с самого начала войны на той стороне появились легионы из наших солдат, перебежавших на сторону “врага”.
Я думал, мы сможем изменить общество, свергнуть старую власть. Но легионы распались еще до окончания войны. Поражение, которое должно было заставить Город измениться, лишь привело к стагнации. Власть не сменилась, а по сути, только закрепилась. Я был разочарован во всем. Мне пришлось сменить имя, документы, жизнь. Но сдаваться я не намерен. Знаешь, зачем я говорю тебе это, Фред? Я увидел в тебе достойного человека, который поймет меня. Так что, Фред, что думаешь, присоединишься ли ты ко мне? Ты потерял в жизни очень многое, а жизнь тебе много чего задолжала. Так нагнем же эту суку! Поставим её на колени.
— Я не собираюсь становиться террористом.
— Ох, — он скидывает с себя маску, подходит к столу и осушает оставшуюся часть алкоголя в бутылке, — я же объяснял. Когда-то я хотел брать все силой. Но я кое-что понял. Усилия сотен человек бесполезны из-за бездействия тысяч. Пока мы все будем спать по своим норам, любить свои кучи мусора, ничто не изменится. Я хочу просвещать людей.
— Что?! — я потерял нить его рассуждений.
— Я долго искал причины. Долгие бессонные ночи. И вот я нашел её, главную причину застоя мира. Бесконечная тупость человечества. Пока большая часть населения не узнает наши истины, идеи свободы, ничего не изменится! Мы должны доставить до них эти идеи. Если они не смогут принять их, то мы вобьем эти идеи в головы как гвозди.
— И чем это будет лучше обычной пропаганды?
— Ничем. Фактически, это она и есть. Только направленная не на корыстные цели, а на благое дело. Мы должны передать людям идеи свободы и развития. Это всё, что мы сможем. Наши идеи — это все, что от нас останется. Когда мы умрём, останутся только они. Только воспоминания, что мы создадим, и идеи что мы привнесем в мир. Помоги мне сделать это, Фред, наши идеи будут жить вечно.
— Нет, Конрад. Общество работает не так, поверь мне. Я хочу уйти.
— Стоять! Я не могу тебя просто так отпустить после всего, что сказал тебе.
— Послушай, я никому ничего не скажу, просто дай мне уйти.
— Я не могу быть уверен в этом. Может ты сейчас побежишь к первой же полицейской будке и сдашь меня? Сюда-то они быстро приедут.
— И что ты, просто убьешь меня?
— Нет, все рассудит удача.
Блять. Зачем я вообще сюда пошел. Зачем я вообще пошел в тот бар. Почему я просто не мог разбиться насмерть в том трамвае? Заболеть чумой, обнимая Дженни, сигануть из окна. Все лучше, чем это дерьмо. Конрад идет на кухню и рукой манит меня туда. Резко подпрыгиваю к входной двери в надежде, что она не заперта. Сука. Конечно же она заперта! Слышу смешок Конрада. Подхожу к нему. Вижу на столе небольшой открытый ящичек. В нем револьвер. Час от часу не легче.
— Там три патрона. У того, кто выстрелит первым будет шанс 50 процентов, что он выживает. Если ты умрешь, ты уже ничего не скажешь, если я умру, ты возьмешь ключи и уйдешь. Если умрем оба, что же, так тому и быть.
— А если оба выживем? — не могу не спросить я.
— Разойдемся. Словно никогда и не знали друг друга. Так, держи, — трясущейся рукой он подает мне револьвер, — ты первый.
— Почему?
— Потому что, если я буду первым и умру, то ты сможешь просто не участвовать.
— Так наоборот тоже можно.
— Ты мне не веришь?
Нет, Конрад, я тебе верю. Беру револьвер, кручу барабан, после чего приставляю револьвер к своему виску.
— Четыре слова. Помнишь, ты спросил меня, про четыре слова перед смертью? “Я не хочу уходить”. Правда. Но знаешь, что, Конрад Ньюман? Кажется, я понял тебя. Ты такой же как я. Убитый одиночеством, в квартире-гробу. Пропитанный тоской. Мы оба не можем жить спокойно, не можем жить счастливо. Каждый справляется по-своему. Я веду безумную игру в пророка, ты сражаешься с системой. Даже не с системой, нет, с самим мирозданием. Но твоим идеям не найти места в чужих головах. Ты как рыцарь. Рыцарь одиночества. Вечно скитающийся, вечно борющийся с тщетным бытием. Вот только рыцари сгинули давным-давно. Но знаешь что? Пожалуй, это было интересное знакомство, — я протягиваю ему руку, он жмет её, — Я его бы ни на что не променял, однако, сегодня, наше знакомство должно окончится. Прощай.
Палец словно окаменел, так медленно он спускает курок. Мои мозги словно уже чувствуют, как через них проходит свинец. Щелчок. Тишина. Молча, дрожащими руками подаю пистолет человеку напротив. Чувствую, что по щеке моей течет слеза. Он без тени сомнения приставляет ствол к своему виску. Щелчок. Тишина. Конрад молча встает и подходит к входной двери и отпирает её. Последний раз посмотрев на него, выхожу в подъезд, чтобы никогда больше не увидеть этого человека.
9 ночь
Все, что я сделал бессмысленно. Все пустота. Из моей руки выпадает банка пива и грохается об пол. Вокруг таких еще раскидано около пяти. Алкоголь — херня! Он не помогает. Что алкаши в нём находят? Ну вот бухой я, и что дальше? Я продолжаю думать. Продолжаю мыслить. Реальность не меняется, сколько градусов я в себя не заливаю. Так глупо, так глупо, так бессмысленно. Сколько мне нужно выпить, чтобы сдохнуть? Еще литр, два? Но ведь все так хорошо начиналось. Почему сейчас, когда я натворил столько дел?
Сегодня днём после лекции фрау Ларсен попросила меня задержаться на минутку. Я зашел в её кабинет, она, как обычно, предложила чаю. Я сразу почувствовал, что-то не так. Атмосфера в кабинете резко изменилась. Если обычно тут всегда было солнечно, то сейчас будто сумрачно. Кабинет всегда был маленьким, но только сейчас он стал тесным.
— Что-то случилось? — спросил я, лукавя, ведь знал же, что что-то случилось.
— Да, Фред, — ответила Ларсен, — случилось. Нам нужно поговорить насчет твоего фильма.
— Что не так? Мы вроде бы все исправно делаем. Съемки идут, сценарий уже почти дописан. По крайней мере, для первой половины фильма все готово.
— И это хорошо, правда хорошо. Вот насчет сценария нам и нужно поговорить. Видишь ли, случилось нечто, что происходит крайне редко. Руководство института заинтересовалось деятельностью нашей кафедры. Они решили проверить всё, включая сценарии, предоставленные учащимися. И на твой они обратили
