его на шею обманом навязали, то хоть бы для приличия той же версии придерживался!
— Ты можешь меня выслушать? — спокойно спросил он, повернув ко мне голову. — И лучше на ходу, а то точно опоздаешь. Более того, я тебя прошу все, что от меня услышишь, Тоше передать. Точно так же, — язвительно усмехнулся он, — как ты раньше для него информацию обо мне в моей машине собирал. Ты только точно никуда не врежешься — от избытка чувств?
Я глубоко вдохнул и так же старательно выдохнул, крепко сжимая руль и жалея, что в руках у меня не его горло оказалось. Похоже, сам не выйдет. Из машины выкинуть? Еще салон мне испортит — сопротивляться же, небось, начнет? И потом — что же он такого Тоше передать хочет? Вот же заразила Татьяна любопытством! Черт, теперь точно придется с Тошей говорить! А вот это он мне весьма кстати напомнил — проведу этот разговор под тем углом, что нужно противника на открытое пространство выманить, чтобы его намерения до конца прояснить. Я вот и в разведку заранее сбегал. И слушать его действительно лучше в движении, чтобы руки рулем, а ноги педалями заняты были. Ангел-хранитель права не имеет в аварию попасть — и Татьяна без меня пропадет, и стыда не оберешься…
— Марина чистую правду сказала, — заговорил он, как только мы снова двинулись в путь, — что мне необходимо Дарину в поле зрения держать.
Я как можно презрительнее фыркнул.
— Ладно, неправильно выразился, — тут же поправился он. — Не мне нужно, а просто нужно, чтобы я ее в поле зрения держал.
Я решил бороться с ним его же оружием и крепко сцепил зубы, чтобы не то, что вопроса — звука не вырвалось.
— Как бы вы к нам ни относились, — помолчав, продолжил он, — мы для чего-то существуем, определенную функцию в жизни выполняем. И для осуществления этой функции нас, так же, как и вас, по ряду подходящих качеств отбирают. И поскольку она — моя дочь… опять-таки, как бы вы к этому ни относились… более чем не исключено, что в ней эти качества тоже рано или поздно проявятся.
Вот с этим точно трудно было поспорить — я и сам уже давненько в этом вредоносном ребенке темные начала учуял.
— А теперь представь себе, — не стал он уже дожидаться моего ответа, — что у нее появляются наклонности, которые она ни под контролем держать не умеет, ни, тем более, управлять ими. Для того чтобы разрушительной силой оперировать, и мастерство, и самодисциплина куда более высокого уровня требуются, и наш тренинг пожестче вашего будет. О котором вы понятия не имеете. Вы ведь и особенности ее не сразу заметите, и выкорчевывать их наверняка тут же приметесь, а она, поверь мне, будет сопротивляться. Я мог бы подсказать вам, как с ней общий язык найти.
— Ну, и присматривайся к ней себе на здоровье, — не сдержавшись, буркнул я, — только издалека. Или в невидимости.
— Не получится, — покачал головой он. — Издалека ничего толком не разглядишь, и в невидимости, как я слышал, она нас всех одинаково чувствует. А если незнакомый человек рядом с ней регулярно появляться начнет, у окружающих людей очень скоро подозрения возникнут.
— На твое… знакомство, так сказать, с Галей Тоша никогда не согласится, — уверенно заявил я.
— Слушай, если вы меня не узнали, — впервые глянул он на меня в упор, — то как это у нее получится, а? Я на Тошино место никоим образом не претендую, даже рядом с девочкой — заботливого папаши из меня все равно не получится. Сейчас я вообще просто понаблюдать за ней хочу, а потом… Я мог бы оказаться для нее очень неплохим… учителем… не знаю, инструктором, тренером, назови, как хочешь. Ты-то точно знаешь, как важно человеку говорить с тем, кто может его понять и помочь в себе самом разобраться.
— Ну да, — хмыкнул я, в момент облившись холодным потом, — представляю себе, как я уговариваю Тошу отдать Даринку тебе в обучение.
— А ты себе другое представь. — В тоне у него появилась какая-то острая, пронзительная нота. — Представь себе, что твоего сына держат от тебя на расстоянии и день за днем, методично и упорно, ломают ему характер, твой характер. Только потому, что те, на чьем попечении он оказался, считают его характер неправильным. А ты, с этого самого расстояния, ничего сделать не можешь.
Я вдруг почувствовал, что мне трудно дышать. Мой — светлый, ангельский — характер ломать?! Убью. Всех. Без разбора. При малейшем поползновении. И Игоря первым делом научу твердо и неуклонно отстаивать свою… нет, нашу общую позицию в жизни. А то люди действительно с завидным упорством стараются своих детей под свой пример подогнать, по своему, так сказать, образу и подобию. Вон хоть Татьяниных родителей взять. Пока я у нее в жизни не появился. Чтобы оберегать ее от этих замашек на роль Господа Бога, которые даже мы, небесные посланники, себе не позволяем.
В общем, хорошо, что мы уже доехали. Этот темный… собрат и так уже все с ног на голову перевернул. У меня в голове. Одна мысль неизменной осталась, как ее ни крути: нужно говорить с Тошей. Причем в совершенно новом ключе. Даринкин наблюдатель тоже совершенно непрозрачно намекнул, что его в первую очередь ее темное наследие интересует. Так что мы лучше первыми это наследие распознаем (или вторыми, не важно, мы здесь на земле сами между собой разберемся) и своими силами направим его в нужное русло. А его-то я уже прокладывать натренировался — вот и Тошу обучу, чтобы не забывал, кто из нас старше и опытнее. Во всех отношениях.
Но говорить с Тошей я решил на следующий день и в обеденный перерыв. Чтобы лицом к лицу. А то с него еще станется трубку бросить и в черный список меня занести. Как в телефонный, так и в ангельский.
Встретились мы с ним в кафе возле Татьяниного офиса. Господи, как же давно я здесь не был! С Татьяной. На меня накатила волна теплых воспоминаний. Чего не скажешь о Тоше. У него, судя по выражению лица, разговоры со мной с глазу на глаз уже прочно ассоциировались с ознакомлением с очередной стороной человеческой жизни.
— Что на этот раз? — мрачно спросил он меня, лишь только мы оказались за столиком.
Я решил разрядить обстановку заказом давно полюбившихся блюд. Домашняя еда, конечно, лучше, но в этом кафе у меня и меню светлую ностальгию вызвало. Где-то в области желудка.
— Ты
