Книга Ад. История идеи и ее земные воплощения - Скотт Брюс

Еще кентавр не пересек потока,Как мы вступили в одичалый лес,Где ни тропы не находило око.Там бурых листьев сумрачен навес,Там вьется в узел каждый сук ползущий,Там нет плодов, и яд в корнях древес.Такой унылой и дремучей пущиОт Чечины и до Корнето нет,Приют зверью пустынному дающей.Там гнезда гарпий, их поганый след,Тех, что троян, закинутых кочевьем,Прогнали со Строфад предвестьем бед.С широкими крылами, с ликом девьим,Когтистые, с пернатым животом,Они тоскливо кличут по деревьям.«Пред тем, как дальше мы с тобой пойдем –Так начал мой учитель, наставляя, –Знай, что сейчас мы в поясе втором,А там, за ним, пустыня огневая.Здесь ты увидишь то, – добавил он, –Чему бы не поверил, мне внимая».Я отовсюду слышал громкий стон,Но никого окрест не появлялось;И я остановился, изумлен.Учителю, мне кажется, казалось,Что мне казалось, будто это крикТолпы какой-то, что в кустах скрывалась.И мне сказал мой мудрый проводник:«Тебе любую ветвь сломать довольно,Чтобы домысел твой рухнул в тот же миг».Тогда я руку протянул невольноК терновнику и отломил сучок;И ствол воскликнул: «Не ломай, мне больно!»В надломе кровью потемнел ростокИ снова крикнул: «Прекрати мученья!Ужели дух твой до того жесток?Мы были люди, а теперь растенья.И к душам гадов было бы грешноВыказывать так мало сожаленья».И как с конца палимое бревноОт тока ветра и его накалаВ другом конце трещит и слез полно,Так раненое древо источалоСлова и кровь; я в ужасе затих,И наземь ветвь из рук моих упала.«Когда б он знал, что на путях своих, –Ответил вождь мой жалобному звуку, –Он встретит то, о чем вещал мой стих,О бедный дух, он не простер бы руку.Но чтоб он мог чудесное познать,Тебя со скорбью я обрек на муку.Скажи ему, кто ты; дабы воздатьТебе добром, он о тебе вспомянетВ земном краю, куда взойдет опять».И древо: «Твой призыв меня так манит,Что не могу внимать ему, молча;И пусть не в тягость вам рассказ мой станет.Я тот, кто оба сберегал ключаОт сердца Федерика и вращал ихК затвору и к отвору, не звуча,Хранитель тайн его, больших и малых[97].Неся мой долг, который мне был свят,Я не щадил ни сна, ни сил усталых.Развратница[98], от кесарских палатНе отводящая очей тлетворных,Чума народов и дворцовый яд,Так воспалила на меня придворных,Что Август, их пыланьем воспылав,Низверг мой блеск в пучину бедствий черных.Смятенный дух мой, вознегодовав,Замыслил смертью помешать злословью,И правый стал перед собой неправ.Моих корней клянусь ужасной кровью,Я жил и умер, свой обет храня,И господину я служил любовью!И тот из вас, кто выйдет к свету дня,Пусть честь мою излечит от извета,Которым зависть ранила меня!»«Он смолк, – услышал я из уст поэта. –Заговори с ним, – время не ушло, –Когда ты ждешь на что-нибудь ответа».«Спроси его что хочешь, что б моглоБыть мне полезным, – молвил я, смущенный. –Я не решусь; мне слишком тяжело».«Вот этот, – начал спутник благосклонный, –Готов свершить тобой просимый труд.А ты, о дух, в темницу заточенный,Поведай нам, как душу в плен берутУзлы ветвей; поведай, если можно,Выходят ли когда из этих пут».Тут ствол дохнул огромно и тревожно,И в этом вздохе слову был исход:«Ответ вам будет дан немногосложно.Когда душа, ожесточась, порветСамоуправно оболочку тела,Минос ее в седьмую бездну шлет.Ей не дается точного предела;Упав в лесу, как малое зерно,Она растет, где ей судьба велела.Зерно в побег и в ствол превращено;И гарпии, кормясь его листами,Боль создают и боли той окно.Пойдем и мы за нашими телами,Но их мы не наденем в судный день:Не наше то, что сбросили мы сами.Мы их притащим в сумрачную сень,И каждое повиснет рядом с терном,Где спит его безжалостная тень».Еще я медлил, в веяньи повторномГотовясь уловить звучанье слов,Когда услышал шум в лесу неторном,Как на облаве внемлет зверолов,Что мчится вепрь и вслед за ним борзые,И слышит хруст растоптанных кустов,И вот бегут, левее нас, нагие,Истерзанные двое, меж ветвей,Ломая грудью заросли тугие.Передний: «Смерть, ко мне, ко мне скорей!»Другой, который не отстать старался,Кричал: «Сегодня, Лано, ты быстрей,Чем был, когда у Топпо подвизался!»Он, задыхаясь, посмотрел вокруг,Свалился в куст и в груду с ним смешался.А сзади лес был полон черных сук,Голодных и бегущих без оглядки,Как гончие, когда их спустят вдруг.В упавшего, всей силой жадной хватки,Они впились зубами на летуИ растащили бедные остатки.Мой проводник повел меня к кусту;А тот, в поломах кровью истекая,Оплакивал их горькую тщету.«О Джакомо да Сант-Андреа! ЗлаяБыла затея защищаться мной!Я ль виноват, что жизнь твоя дурная?»[99]Остановясь над ним, наставник мойПромолвил: «Кем ты был, сквозь эти раныСтруящий с кровью скорбный голос свой?»И он в ответ: «О души, в эти страныПришедшие сквозь вековую тьму,Чтоб видеть в прахе мой покров раздраный,Сгребите листья к терну моему!Мой город тот, где ради ИоаннаЗабыт былой заступник; потомуЕго искусство мстит нам неустанно;И если бы поднесь у Арнских водЕго частица не была сохранна,То строившие сызнова оплотНа Аттиловом грозном пепелище –Напрасно утруждал бы народ.Я сам себя казнил в моем жилище»[100].