отношения с Артёмом были формальные, и встречались они лишь по семейным праздникам, и она каждый раз удивлялась, почему как чужие и ни у кого из них нет ни малейшей потребности в общении. А вот с его детьми хорошо ладила, созванивалась часто и подарки с водителем на все праздники отправляла. Наверное, так свою скрытую любовь к брату выражала, или нравились его тихие, нежные девочки – Алёнка и Анечка, которые всегда к ней с теплотой, по-родственному. Всё оттого, что жена Артёма, Маша, была сиротой и с пятнадцати лет воспитывалась родной сестрой своей матери. Маша и взвалила на себя непростую задачу – объединить всех в семье. Было трудно, но она не сдавалась, во всяком случае научила девчонок с почтением относиться к старшим.
Водитель Михаил ходил вокруг машины с обычным непроницаемым лицом, и было непонятно, что он сейчас о них думает, поливает, поди, трёхэтажным матом. Игорь, как всегда, тактичен.
– Миш, мы на дачу поедем завтра. То есть уже сегодня. Ты прости, что так задержались. Давай тогда к двенадцати подъезжай. Нет, к двенадцати тридцати. Лишние тридцать минут поспишь.
Миша молча кивнул.
Марина хмыкнула: «Можно подумать, переработался! А то, что почти каждый день не позже восьми вечера отпускают?! Это не считается! Странные люди! На работу приходят, первые полгода всё устраивает: и зарплата, и график. Потом лица делают! К Любаше бы его на недельку! Вот где работёнка!»
Любка год как развелась с мужем и слегка спятила. Впала в глубокую молодость и чуть ли не каждый день таскалась по барам и ночникам с танцами до утра. В сопровождении у неё был симпатичный парень непонятной ориентации, но по внешнему виду явно из нетрадиционных. Паренёк тщательно скрывал свои пристрастия и отказаться от дружбы с Любой не мог: слишком много плюсов. Во-первых, Люба состоятельная особа и, естественно, оплачивала все их походы по злачным местам; во-вторых, была одной из лучших клиенток – работал он в бутике «Бабочка»[1] и, по ходу, был неплохим стилистом. Этакая подружка! Самое интересное, что никаких мужиков в ночных клубах она не искала, наоборот, испытывала к ним настоящую неприязнь. Все они у неё были кобелями и изменниками, и она с упоением, безжалостно всех отшивала.
Вот от кого никто не ожидал такого поворота, так это от её тихони-мужа. Павел боготворил Любку, обожал детей и был образцово-показательным семьянином. Где и при каких обстоятельствах он познакомился с молодой девицей с ярко выраженными среднеазиатскими чертами, было непонятно. Точно не в библиотеке. И по всему, та умела что-то такое, что Любе было неведомо. И пустился благочестивый Павел во все тяжкие.
Всё раскрылось в один день, когда кто-то написал ей с незнакомого номера и сообщил, чтобы искала мужа в такое-то время в отеле «Европа», ещё и номер указали. Только потом до неё дошло, что писала сама девка, иначе последствия были бы пострашней, хотя Паша, как упёртый баран, утверждал, что она не такая и на гадости не способна, не первый день знает. Такого цинизма даже в страшном сне не представишь, и случился у Любови стресс. Мириться с существованием какой-то твари она не пожелала и поставила ультиматум – Павел бросает узкоглазую или убирается ко всем чертям, – и загремела по собственному желанию и наставлению Марины и Вики в клинику душевных болезней при Военно-медицинской академии.
От антидепрессантов через неделю Любаша поспокойней стала и одну и ту же фразу по несколько раз повторять перестала, правда, выглядела потерянной и безучастной ко всему, что происходило вокруг. Павел навещал её каждый день, но никаких заверений, что бросит свою девку, не давал – зацепила она его накрепко. Ещё один год они как-то протянули, хоть и на военно-осадном положении, и сообщила ему Люба, что подаёт на развод. Марина уговаривала подождать, не торопиться: одумается мужик, заигрался. Никакие сомнительные доводы на Любку не действовали.
– Не могу я так! Он же жить без этой гадины не может! Как приворожила его. Родители в шоке! Его мать чуть инфаркт не схлопотала! И заметь, не я об этом сказала! Сам соизволил! Ещё и плакал. Подлецом себя называл, мол, нет ему прощения! Конечно нет! И никогда не будет! Я и детям всё рассказала.
– А это ты зря сделала. Они-то тут при чём? – возмутилась Маринка.
– Как при чём? Пусть знают, какой у них папаша.
– Мстительная ты, Люба. Детей всё равно зря приплела.
– Вот с тобой такая ситуация случится, не дай бог, посмотрим, как ты запоёшь. Рассуждать легко – пережить трудно. У меня каждый день такая злость на душе, не описать.
Как и предполагал Игорь, мама не спала, была собрана и на старте. Обиды не чувствовалось, но настроена была решительно. Игорь начал уговаривать остаться, Маринка знала, что бесполезно, и молча свалила стягивать платье.
– Мам, ну в такое время! Ещё и мосты не сведены. Я и Мишку отпустил.
– Значит, вызови мне такси. И давай не будем об этом. Отец заснуть не мог, сто раз перезванивал. Поеду!
– А ему что не спится?!
Игорь набрал Михаила:
– Прости, дорогой… Разворачивайся, маму в Разлив везти надо. Завтра к двум приезжай, – повесил трубку и устало завалился на диван в прихожей. – Неспокойные вы все какие-то! Одну из гостей не вытащишь, другую не уговорить, чтобы осталась и не ехала посреди ночи. Пошли, мам, хоть чаю попьём, пока мосты не сведут.
Мраморный пол в ванной отдавал прохладой. Марина стояла босиком, разглядывала себя в зеркало и решала, залезть под душ или только снять мейк с лица. Хотелось спать. Потом решилась, заскочила в кабинку и включила воду. Опять перепутала краники, и из лейки сверху щедро полилась самая что ни на есть холодная вода. Такая ерунда случалась с ней каждый раз, и каждый раз она с крепким словцом отскакивала в сторону. Ноги ныли от усталости и каблуков. Под струями воды ей стало легче, и она от удовольствия закрыла глаза. Вдруг представила Фёдора, да так отчётливо, словно он, скрестив руки, стоит напротив, у стены, и внимательно рассматривает её. Марина мгновенно открыла глаза и от страха и стыда прикрылась руками.
– Чёрт! – вырвалось сдуру у Марины, и она перекрестилась. Смешно! Эта привычка осталась от бабушки. Не клич чёрта, а то накличешь!
«Давно так не гуляли! И как Любка выдерживает? Может, колёса употребляет? Какая только глупость в голову не полезет!» – это было последнее, о чём она подумала, уткнулась в подушку, и её не стало.
Она проснулась около
