— О, конечно же! — Ронни передала сестре салфетку. — Но и тут переговоры потерпели фиаско. Когда Джонни не удалось уйти в кино, он тут же перебросил все силы на борьбу за роль в твоей новой пьесе. Джонни потребовал, чтобы Рейф Суинберн играл Ботуэлла, и заявил, что, если этого не случится, он вообще уйдет из труппы.
— Тут Бернард просто взбесился. Он сказал, что Суинберн никогда в жизни больше не будет у него работать и что он, Обри, не позволит, чтобы его театром пользовались для… для…
— «Для дорогих репетиций дешевого секса», так, кажется, он выразился, — пришла на помощь своей чересчур скромной сестре Ронни. — Короче говоря, Обри заявил: если Льюис Флеминг был достаточно хорош для гастролей в роли Ричарда, то он прекрасно подойдет и для роли Ботуэлла.
— Ну что ж, — печально вздохнула Джозефина, — все как и должно быть в театре: актеры обмениваются репликами, технический состав безмолвствует, а за кулисами витает смерть. Но хотя бы идея фильма уже похоронена, и то слава Богу.
— О нет, дорогуша, ты еще не знаешь самого интересного. — Ронни сделала паузу вроде бы для того, чтобы прикурить, но будто бы никак не могла найти зажигалку. Задуманный драматический эффект удался: Джозефина мгновенно протянула ей свою, только бы поскорее услышать продолжение. — Трудно сказать: то ли Обри испытывал кое-кого на прочность, то ли он действительно считает, что это хорошая идея. — Ронни глубоко затянулась. — В общем, он заявил, что принял решение финансировать фильм по «Ричарду из Бордо», но вовсе не уверен, что Джонни подходит на роль Ричарда.
— Ты бы, дорогая, видела выражение лица Джонни. Я думала, он стукнет Бернарда, — выпалила Леттис. — Но это еще не все. Обри дал нам совершенно ясно понять, что на роль Анны Богемской он собирается пригласить вовсе даже не Лидию, а Лилиан Гиш. Мол, она на экране так же хороша, как Лидия на сцене, но в кинематографе она известнее, чем Лидия. Просто не знаю, что на него нашло.
— И на этом все кончилось, — довершила рассказ Ронни. — Обри с грохотом вышел из комнаты, бормоча себе что-то под нос — до нас только донеслось «Маккракен» и «сволочь», — а мы стали собирать в кучку то, что осталось от Джонни.
Пока они платили по счету, Джозефина не произнесла ни слова. То, что ее трудом теперь распоряжались другие, вызывало у нее отвращение, но выхода из этой ситуации она не видела. Даже если отказаться от участия в постановке фильма по собственной пьесе, Обри спокойно наймет другого писателя для сочинения сценария. Как она в свое время успешно доказала, выступая в суде против Винтнера, на историю ни у кого авторских прав нет.
На выходе Джозефина стала высматривать хозяина, чтобы поблагодарить его за гостеприимство, но тот уже был занят другой только что явившейся компанией, возглавляемой солидным, пожилым мужчиной, вокруг которого Стьюлик кудахтал, как наседка.
— Посмотрите! Это же Сикерт! — воскликнула Леттис чуть громче, чем требовали приличия. — Слава Богу, с нами нет Лидии, а то нам бы от него не отвязаться. И как она могла провести с ним столько времени наедине? В нем есть что-то неприятное, правда же?
Джозефина бросила взгляд на художника; он совсем недавно закончил величественный портрет Лидии, изобразив ее французской королевой Изабеллой, и, естественно, был очарован актрисой. Вглядываясь в тонкий профиль Сикерта, изящные черты лица и растрепанные седые волосы, она, при всем своем старании, не могла подметить в нем ничего злодейского в отличие от Леттис, которой это казалось очевидным. И пока ее подруга не успела себе представить, как самый известный в Лондоне художник пробирается на Кингс-Кросс, зажав в руке вместо кисточки стилет, Джозефина предложила Леттис не говорить глупостей и решительно зашагала к выходу.
ГЛАВА 8
Ровно в семь часов вечера в кабинете Обри на дубовом письменном столе зазвонил телефон. На третьем звонке он устало поднял трубку, но, едва услышав голос на другом конце провода, оживился.
— Не надо ничего объяснять, — оборвал продюсер извинения, с которых звонивший начал разговор. — Прекрасно, что позвонили в субботу вечером. У вас есть то, что меня интересует? — Он внимательно слушал краткий, но толковый отчет собеседника, машинально водя пальцами по цифрам в лежащем перед ним блокноте. — Вы в этом уверены? — озадаченно переспросил Обри, когда отчет был закончен. — Это не ошибка?
Успокоенный заверениями собеседника, он поблагодарил его и аккуратно положил на место телефонную трубку. Вся беседа длилась не более пяти минут, но продюсер уже знал все, что ему нужно. Теперь надо было подумать, как этой информацией лучше всего воспользоваться.
Потянувшись за постоянной обитательницей его стола, бутылкой виски, он про себя заметил, что содержимое ее за последние дни сильно поубавилось. Обри никогда раньше не злоупотреблял алкоголем, предпочитая успокоительное действие табака и достаточно хорошо сознавая, что курение и так всерьез сказывается на его здоровье и приобретать новую дурную привычку просто глупо. Но в последнее время он перестал заботиться о своем здоровье, а теплая влага шотландского виски действовала успокоительно, заглушала простудную боль в горле (которая не давала ему покоя с самого утра) и помогала сосредоточиться на предстоящем вечере. Он сумеет подавить тревогу и продержаться во время спектакля, а потом поговорит с Лидией и Джозефиной. То, как Обри вел себя по отношению к ним в последнее время, было на него совершенно не похоже, и он обязан загладить свою вину; его страхи, по правде говоря, вовсе не их забота. Он пообещает Джозефине, что убережет ее от дальнейших напастей, которые, стоило ей связаться с его театром, обрушились на нее одна за другой. Тем более он чувствовал, что какой-то не вполне нормальный успех «Ричарда из Бордо» вряд ли повторится, и уж точно не с пьесой, которую они вот-вот начнут репетировать. «Королеву Шотландии» примут неплохо, но в ней нет того загадочного очарования, что отличало ее предшественницу, и новый спектакль вряд ли страстно захватит публику. Успокоить Лидию будет намного сложнее хотя бы потому, что слова, пусть и брошенные им в состоянии раздражения, вполне справедливы: актриса, которой перевалило за сорок, уже не может рассчитывать на прежние успехи у публики. Но они с Лидией друзья, и он найдет чем ее утешить.
И еще Обри думал о Хедли. Тот все же не пришел к нему в кабинет, но Бернард не держал на него зла. Парень первый раз в жизни влюбился и, конечно, потерял голову. Но Хедли понимал, как ему в жизни повезло, и из благодарности готов был рыть землю носом. То, что случилось, послужит ему серьезным уроком: от полученного выговора Хедли был просто сам не свой, так что к этой теме не стоило и возвращаться. Более того, Обри решил загладить свою предыдущую вспышку гнева и разрешить Хедли провести девушку за кулисы, показать ей актерские гримерные и даже пройтись с ней по сцене, во всю мощь освещенной огнями рампы. Судя потому, что ему рассказывали об Элспет, это доставит большую радость и девушке, и Хедли. Впрочем, с таким подарком можно подождать до следующей недели — она ведь пробудет в Лондоне не один день. Насколько он понимает, у этой пары есть будущее: они оба не избалованы любовью родителей, а с другой стороны, не ранены жестокостью или предательством и, значит, не заражены недоверием к людям. Именно поэтому свалившейся на них любви, такой, о которой эти ребята лишь читали в журналах или смотрели фильмы, они не испугались, а отдались ей всей душой, просто и бесхитростно. Обри содрогнулся, вспомнив вдруг описанную в газетах историю об убитой в поезде несчастной девушке, которая, по мнению прессы, стала жертвой необузданной страсти. А вот между Хедли и Элспет тихая и светлая любовь. И в такой простой, нетронутой чрезмерными чувствами жизни есть немало преимуществ. Обри будет помогать этим молодым людям совершенно бескорыстно и чем только сможет. И ему казалось, что это принесет ему намного большее удовлетворение, чем любое из его достижений на театральной ниве.
