— Спасибо, что выслушала меня. Не хочется, чтобы ты плохо думала о моем муже. Он сделал только то, что обычно делают мужчины, когда их наследник достигает определенного возраста, но… — она приложила палец к глазам, — но он не понял глубины моей близости с Бобдилом. Видишь ли, он был болезненным мальчиком.
— Понимаю, — серьезно сказала Сарита. Она знала, что в их племени женщины были очень близки к детям, что их никогда не ограждали от материнского внимания. Просто, вырастая, сыновья больше тяготели к мужчинам.
Так что, то, что Бобдила отняли у матери, показалось Сарите странным.
— Я поговорю с господином Абулом о тебе, если ты все еще этого хочешь, — сказала Айка. — Ты желаешь вернуться в свое племя?
— Нет, — ваш муж сказал, что не будет препятствовать, если я захочу вернуться туда, но не позволит мне уйти из‑под его защиты, если я не вернусь к своему народу.
Айка почувствовала, что земля уходит у нее из‑под ног. Так Абул предложил вернуть ее в племя, что очевидно, было для нее совершенно неприемлемым! Происходило что‑то такое, до чего Айке просто необходимо докопаться.
— Я пойду отдыхать, — сказала Айка, — мы скоро снова встретимся.
— Да, конечно, счастливого пути, — и Сарита, перед тем, как вернуться в прохладу своей башни, проследила взглядом за ней, повернувшей на тропинку, обсаженную кипарисами.
После сна в зале отдыха у Сариты не было никакого желания погружаться в дремоту и она пошла на верхнюю галерею. С одной стороны окна галереи выходили на ущелье и на горные пики, возвышающиеся позади Дженералайфа, а с другой — на сады и парки дворца. Сарита встала у окна, выходящего в сад и, дотронувшись до своего платья, убедилась, что оно уже совершенно высохло. В Альгамбре царила сонная атмосфера, пожалуй, такая же сонная, как и в лагере накануне, когда она ускользнула из него на свидание с Сандро. К Сарите снова вернулось ощущение боли и горя, которое и не покидало ее со вчерашнего дня, но на этот раз к нему добавилось еще и чувство бесповоротности ее судьбы. Со смертью Сандро в жизни Сариты закончился целый период. Теперь она должна плыть дальше по реке жизни, плыть, обогатившись тем опытом, что дали ей ее любовь и ненависть.
И тут ей пришло в голову — а что если просто выйти отсюда в этот тихий и сонный час?
Дворцовые двери незаперты, охранников не видно, сторожевых псов тоже. Ее узелок — с ней, одежда — вот она, висит. Никто и внимания на нее не обратил, когда она ходила тут в прошлый раз, так почему она должна думать, что на этот раз все будет не так? Ведь все видели, что калиф и его жена обращались с ней не как с узницей, а как с другом.
Эта мысль была такой простой и такой великолепной в своей простоте. Сарита сбросила вычурный наряд и со вздохом облегчения надела рубаху и платье. К счастью, здешние мастерицы еще не успели нанести непоправимый вред ее ступням, и она сбросила эти ужасные шлепанцы и ступила на землю, снова почувствовав под ногами знакомую почву и обретя истинное равновесие.
Сарита распустила все еще завязанные на макушке волосы и прошлась расческой по непослушным кудрям. Волосы, как всегда, сопротивлялись попыткам укоротить их, но оттого, что она попыталась это сделать, Сарита почувствовала себя уверенней.
Бросив последний взгляд на окружающее ее великолепие золоченой клетки, она вышла навстречу знойному дню.
А где же Абул? Почему‑то ей казалось, что нехорошо вот так уйти, не сказав ему ни слова прощания. Но если она пойдет к нему проститься, то он не отпустит ее. Поэтому она вышла из сада и зашагала через дворики к воротам. Сейчас, при свете дня, все выглядело не так, как вчера, когда она въехала сюда на спине лошади.
Вокруг было мало людей, а те, что были, едва смотрели на нее. Но вот Сарита вошла во двор, полный солдат в круглых шлемах, и поняла, что в крепости Альгамбры сиесту отнюдь не соблюдали.
Здесь ее заметили. Некоторые мужчины при виде ее отвели взгляды, а другие — с отвращением сплюнули. Сарите стало не по себе. Может, женщинам не разрешалось входить в эту часть дворца?
Или это оттого, что она отличалась по внешнему виду от их женщин… из‑за того, что шла с непокрытым лицом?
Но что бы там ни было, она чувствовала себя все хуже и хуже, и ей пришлось побороть в себе желание без оглядки побежать к открытым подковообразным воротам. Вместо этого она пошла с опущенной головой через толпу вооруженных людей.
Это случилось в тот момент, когда она уже дошла до ворот. Внезапно ноги ее подкосились и она уткнулась в массивную грудь, одетую в кожаный камзол. Ее крики смешались с неистовой арабской речью. Сарита попыталась бороться, но почувствовала себя бабочкой в руках гиганта… он схватил ее и понес назад, мимо ухмыляющихся солдат. Он явно не сомневался в том, куда ему следует идти.
Мысли об этом успокоила Сариту, утихомирив яростное биение сердца. Ее несли не к похотливым солдатам, а во дворец. Но по мере того как утихал страх, жестокая ярость закипала в ней. Они пересекли маленький дворик, в котором находилось много мужчин. У Сариты возникло ощущение, что это была своего рода приемная. Гнев ее утих, потому что она почувствовала ужасное смущение оттого, что все они уставились на солдата и его ношу.
Он вошел в приоткрытые двери и они оказались в зале, полном народу.
Сначала Абул не заметил их. Он был поглощен речью гражданина Гранады, защищавшегося от обвинений соседа в порче воды в цистерне. Но гул обычно молчащего зала заставил его отвлечься.
Увидев солдата и его ношу, Абул подумал, что ему, пожалуй, не стоит удивляться происшедшему.
Конечно, он не ожидал неповиновения от кого бы то ни было, поскольку раньше никто никогда не смел его ослушаться. Но из того, что он знал об этой христианке, он вполне мог бы допустить такую возможность.
Солдат скинул Сариту на землю. Она тут же вскочила на ноги и ударила его по лицу. Все присутствующие затаили дыхание. И тут солдат подскочил к ней. Голова Сариты оказалась в сгибе его локтя. Черные глаза воина блеснули, лезвие его сабли уткнулось ей в горло. Смерть смотрела ей прямо в лицо. Перед ее глазами замелькали черные точки, и она почувствовала, что задыхается.
Но тут тишину разорвал голос калифа. Солдат дернулся, но не выпустил ее шею. Тогда приказ был повторен, на этот раз чуть‑чуть громче. Солдат снова дернулся, и руки его разжались, после чего она упала на пол. На этот раз Сарита не сделала попытки встать. Сердце ее стучало так сильно, что она подумала, что сейчас потеряет сознание. Она чувствовала у щеки прохладный мрамор и изо всех сил сдерживалась, чтобы не застонать.
Абул все еще говорил. Она не могла разобрать смысла его слов, но тон его был грубым. Было похоже на то, что он отдавал целый ряд приказов. Но почему при этом он ничего не говорил ей? Почему не подошел, чтобы поднять ее с пола? Чтобы дотронуться до ее щеки так, как он это любил делать.
Почему не улыбнулся ей…
Почему вообще такие мысли приходят ей в голову? Почему она лежит здесь, как сломанная тростинка? Сарита подняла голову… Солдат нагнулся, поднял ее с пола, снова взвалив на плечи и вышел из зала.
