Мало радости доставит бабам.
Песенка напомнила ему о другом. Он невольно и неизбежно подумал о своей жене Химене. Воскресли в памяти ее белокожее податливое тело, ее губы. Ее большие миндалевидные глаза – серые, как дожди в горах Астурии. Эти мысли, напомнившие о разлуке, не то что бередили, а просто рвали душу. Томили невыносимой печалью. И нечем было унять ее. Он был уверен, что женщины определенного сорта, которые иногда сопровождали его войско, или мавританки, предлагавшие себя, – он отвергал их не потому, что не испытывал плотского желания, а чтобы не уронить себя в глазах своих воинов, – не сумели бы утишить его тоски по жене. Слишком долго он был в разлуке с нею и с дочками. Слишком давно не грелся у семейного очага.
Если уж говорить о привязанностях, то война – это страна одиноких мужчин.
– Кто идет?
Из темноты внезапно вынырнула тень, красноватый отблеск заиграл на стали оружия. Это дозорный заступил ему путь. В хрипловатом голосе звучал испуг.
– Кастилия, – ответил Руй Диас.
– Пароль?
– Христос и Калатаюд.
Тень безмолвно растворилась во мраке. Руй Диас двинулся дальше, дошел до тех, кто в кружок сидел у костра. Подойдя, откинул капюшон, присел на корточки рядом с остальными, протянул руки к огню. Увидев его, Галин Барбуэс оборвал свою песенку. Кое-кто шевельнулся, обозначая намерение встать.
– Все по-прежнему, Сид.
Все войско так называло его после боя с маврами Амира Бенсура, и он охотно позволял это. Ибо считал – так упрочиваются узы, крепнет его легенда, и это полезно в их положении, ибо сейчас, как никогда, важны гордость, верность, сплоченность. Как же не следовать за тем, кого даже мавры называют «господином». В конце концов, владеть мечом и копьем добычи ради – это лишь часть военного ремесла. За семнадцать лет боев и походов Руй Диас вывел это для себя непреложно.
Кто-то протянул ему бурдюк с вином, и все в почтительном молчании смотрели, как командир подносит его к губам.
Среди сидевших у костра были и совсем юные, но у большинства лица были обросшие бородами, с грубыми чертами, выдубленные солнцем, стужей, пылью. По выжидательному молчанию Руй Диас понял, что итоги встречи с графом Барселонским уже всем известны. Что же, рано или поздно так и должно было случиться. А потому лучше не выжидать, а начать по собственному почину. Пресечь кривотолки.
– Франки нас взять не захотели, – сообщил он беззаботно и с улыбкой. – Не нравимся мы им, не годимся.
Бойцы хмуро переглянулись. Галин Барбуэс скорчил гримасу, означавшую, надо полагать: «Что я говорил». Потом повернулся к командиру и принял из его рук мех с вином.
– И что же нам теперь остается? – осведомился он.
Руй Диас движением кисти обозначил полное безразличие. И продолжал самоуверенно улыбаться, надеясь, что все эту улыбку заметят.
– Есть несколько путей.
А каких именно – не объяснил. Все внимали ему так, словно ожидали, что его уста изрекут откровение.
– Наварра и Арагон? – наконец отважился один ветеран.
Руй Диас окинул его ничего не выражающим взглядом:
– Нет, не подходит. Они граничат с мавританской Сарагосой, а та платит дань Кастилии. Воевать на их стороне – значит выступить против короля Альфонса.
Все закивали, обрадовавшись, что командир принял участие в этих расчетах и прикидках. Минуту спустя Барбуэс сплюнул в огонь:
– Да и потом… моим землякам доверять нельзя.
– А наваррцам – тем более, – поддержал его еще чей-то голос. – Недаром они слывут отличными врагами и никудышными союзниками.
Поднял руку один из бойцов. Раз уж зашла речь об этом, сказал он, хочу поведать, как восемь лет назад, когда я еще был совсем юн, присутствовал я при поединке, где сошлись Руй Диас – в ту пору кастильский рыцарь – и Химено Гарсес, знаменщик короля Наварры, сошлись, чтобы решить, кому же владеть Калаоррой: три сломанных копья, два убитых коня, потом схватка на мечах пешими, которая кончилась тем, что наваррец оказался повержен… щит расколот, ремешки шлема лопнули, кровь из носа и изо рта хлещет, как у пронзенного копьем быка. Народ, окруживший ристалище, вопил от радости.
