Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Он в последний раз сверху вниз оглядел Руя. Остановившись взглядом – дольше, чем это было нужно, – на его сапогах для верховой езды, густо намазанных салом. И с притворным преувеличенным ужасом вскинул брови, что снова вызвало улыбки на лицах приближенных.
– Короче говоря, твои две сотни копейщиков кто-нибудь да наймет. А у меня свои есть.
И с этими словами, произнесенными пренебрежительно и свысока, граф Барселонский показал посетителям спину.
Лицо Руя Диаса вспыхнуло.
Минайя, опираясь одной рукой о круп своего коня, повернулся в седле, чтобы окинуть мрачным взглядом стены Аграмуна, оставшиеся позади: буроватая линия крепостных стен окружала холм, на котором высились башня и колокольня. Заходящее солнце светило в лицо двум всадникам.
– Франки эти… Изнеженные хуже баб, – проворчал он.
– Не скажи, – улыбнулся Руй Диас. – Если уж дерутся, то дерутся здорово.
– Хотел бы я их увидеть перед нашими копьями.
– Может, еще увидишь. Жизнь вьется прихотливо.
– Что же, бог даст, еще встретимся. – Минайя двумя пальцами прикоснулся к горлу. – Меня прямо пронзило, когда он сказал «оборванцы»… Все равно что в лицо плюнуть.
– Он был в своих владениях и в своем праве.
– Ты – Сид Руй Диас, а не какой-нибудь вшивый бродяга. Вот уже два месяца все приграничье о тебе только и говорит – о незваных гостях и о нашем ответном визите.
При этих словах на лице Руя Диаса вновь всплыла улыбка.
– Дело было славное. Отличный вышел набег.
– Да уж… Удачно получилось.
Еще бы не удачно. После боя на римской дороге они продали в Агорбе рабов, лошадей и прочую добычу и вторглись в пределы области Толедо, где в продолжение двух недель грабили, жгли, разрушали все, что попадало под руку, пройдя огнем и мечом до самой Бриуэги. Захватив тридцать мужчин, женщин и детей и полсотни голов скота, вброд перешли Гуадамьель и вернулись.
– А вот с королями и графами нам не везет, – вздохнул Руй Диас.
Минайя снова оглядел далекий уже Аграмун.
– Совсем не везет, твоя правда. – Он сплюнул. – Одни нас изгоняют, другие оскорбляют. И уж не знаю, что хуже.
– Всему свое время. И помни, что терпение – это добродетель.
– Особенно – при нашем ремесле.
– Ну да.
Какое-то время они ехали молча. Минайя время от времени искоса поглядывал на Руя Диаса и наконец спросил:
– Придумал, что будем делать?
– Думаю.
Минайя взглянул на него недоверчиво:
– Я слишком давно тебя знаю… Наверняка что-нибудь уже припас.
Руй Диас не ответил. Он ехал, бросив поводья, и внимательно смотрел по сторонам. Ни на что не отвлекаясь, наблюдал обстановку, и Минайя хорошо знал это. Всякий раз, как Руй Диас оказывался в чистом поле, он едва ли не безотчетно примечал все особенности местности, все ее изгибы и складки, всё, что могло бы пригодиться или, напротив, подвести. Он делал это ненамеренно, а неосознанно, машинально, подобно тому как столяр, еще не начав обтесывать деревяшку, видит в ней изделие, или как священник определяет ликование или осуждение по вздохам прихожан. Его взгляд был наметан войной и для войны предназначен. Это был орлиный взор природного вождя. Этот кастильский идальго, оглядываясь вокруг, видел не то же, что все остальные.
– Двести человек нуждаются в отдыхе и в пропитании, – сказал Минайя. – И в том, чтобы им заплатили жалованье и выделили их часть добычи… и еще по возможности – в женщинах. Иначе они выйдут из повиновения.
– Наши люди – из другого теста, – рассеянно заметил Руй Диас. – Потерпят.
– Да, это так или, по крайней мере, хотелось бы, чтоб было так… Большинство пришло к тебе не денег ради. Однако они – люди. А пятина, которую ты отсылаешь королю, уменьшает их долю. – В глазах Минайи мелькнула укоризна. – Альфонсо берет, а нам даже спасибо не говорит.
Добрались до неказистого деревянного мостика – просто несколько досок, положенных на камни и позволявших перебраться на другой берег. Прежде чем перейти, завели коней по колено в воду и напоили их.
– Нам нужно что-то надежное, постоянное, – настаивал Минайя. – Договориться бы с кем-нибудь, кто зимой пустил бы нас под крышу и дал бы похлебать горячего… Да вся беда в том, что, если отпали кастильцы, франки и наваррцы с арагонцами, нам и посвататься теперь не к кому.
– Иными словами, христиан не осталось.
Минайя вдруг устремил на командира пытливый взгляд:
– Это ты всерьез?
– Серьезней некуда.
– Что ты придумал?
Руй Диас не ответил. Потянув вбок повод, он вывел коня из воды и направил его к мосточку. Минайя тронул свою лошадь шпорой и двинулся следом.
– Когда ты вот так молчишь, мне жутко делается, – сообщил он. – И когда лицо у тебя такое, как сейчас.
Руй Диас рассмеялся:
– Какое «такое»?
– Как у кота, который только что достал из клетки птичку и сожрал ее.
Они осторожно проехали по шаткому мостику. Копыта коней неуверенно ступали по сгнившим доскам настила.
– Неужто к маврам? – осведомился Минайя.
– В первый раз, что ли? – пожал плечами Руй Диас.
– Черт возьми. С тобой не соскучишься.
– Да.
И в эту ночь ему не спалось.
Постель – покрытая попоной охапка соломы под сводом палатки – была жесткой и неудобной, но он к этому давно привык. Спать не давали мысли, которые то появлялись, то пропадали. Обычно он умел выстраивать их в строгом, даже педантичном порядке, отбрасывая лишние и вздорные, в ожидании сна сосредотачиваясь на чем-то приятном. Впрочем, по-разному бывало – ночь на ночь не приходится. Эта вот вышла какой-то смутной. Не впервые, опять же.
Двести копий, думал он, ворочаясь с боку на бок в темноте. Двести человек доверились ему в надежде заработать на пропитание, и он чувствовал свою ответственность за них. Судьба, посланная ему Господом, – а нет такой судьбы, ни счастливой, ни злосчастной, которая не зависела бы от того, кому она досталась, – потащит за собой и судьбы всех его воинов. К добру или к худу, но его удачи или промахи определят их ближайшее будущее.
Два эти слова – «удачи» и «промахи» – упрямо и назойливо стучали у него в голове, исчезали и возникали вновь. Очень трудно наметить верное направление, когда маешься бессонницей, а ночь так легко дает разгуляться тягостным мыслям, страхам, смутным, как призраки, образам.
«…кто зимой пустил бы нас под крышу и дал бы похлебать горячего», – вспомнились ему слова Минайи.
На самом деле больше ничего и не надо. Но, видит бог, это немало.
Двести преданностей, двести жизней.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
