Книга Несносный ребенок. Автобиография - Люк Бессон

ГЕЛЬМУТ НЬЮТОН ФОТОГРАФ

Как ни странно, я не был удивлен и спокойно ответил:

– Да, я его знаю. Это хороший фотограф. Можешь к нему пойти.

В следующие выходные у нее был сеанс с Гельмутом, и утром в понедельник я спросил:

– Ну что? Как прошел сеанс, хорошо?

– Да, я заработала 200 франков, – ответила она.

Я попытался задавать ей технические вопросы, чтобы узнать, как работает мастер, но она не придавала этому большого значения, хотя и была под сильным впечатлением от первого сеанса.

Через несколько недель, на той же лавочке в глубине двора, Ирэн вновь сидела рядом со мной, держа между ног папку для рисунков.

– Гельмут дал мне несколько фотографий, я хотела бы знать, что ты об этом думаешь, – просто сказала она, доставая великолепные черно-белые снимки, напечатанные на глянцевой бумаге.

Я долго их рассматривал, один за другим. Стиль мастера можно было узнать с первого взгляда. Изящество, смещение, геометрия, контрастность, современность, которая не выпячивается. Я попытался разгадать эти образы, объяснить их Ирэн, которая слушала меня так, будто я проверял у нее задание по математике. На некоторых фотографиях она была обнажена; не меняя выражения лица, Ирэн позволила мне смотреть на них, и ничто нас не шокировало.

Ню – это такой же материал, как и другие. С ним работают как с деревом, светом и музыкой. В тот день я ощущал себя в своей тарелке, был в ладу с самим собой. Я понимал язык, на котором говорил Ньютон.

С противоположной стороны двора на нас обеспокоенно смотрели три препода. Какие гадости замышляют эти два двоечника? В их взглядах читалось, что они не видели за нами никакого будущего. Мы были уже потеряны для общества, и они чувствовали себя бессильными что-либо изменить. И мне не стоило ничего им объяснять, они наверняка не знали, кто такой Гельмут Ньютон.

Хоть и косил газоны как подорванный, я все еще не мог собрать необходимую сумму, чтобы купить себе собственный фотоаппарат. К счастью, на Рождество мне было на что купить увеличитель и необходимые к нему аксессуары.

Он был самым дешевым в магазине, но идеально подходил для обучения. На нем можно было печатать только черно-белые снимки, зато это позволило мне экономить на печати.

Каждое воскресное утро я реквизировал мамину ванную и проводил часы, проявляя снятые накануне фото. Я делал портреты приятелей, которые продавал их родителям, чтобы окупить расходы. Дела Франсуа, кажется, шли неплохо, и теперь у него был прекрасный «Мерседес», а у матери на кухне было все необходимое. Правда, я не мог воспользоваться их упрочившимся социальным положением, и у меня сохранились привычки бедняка. Я экономил буквально на всем и, несмотря на все усилия, не мог купить себе фотоаппарат даже после 18 марта, моего дня рождения.

В школе настала пора профориентации[32]. На предыдущей неделе мы прошли несколько тестов по механике. Нам нужно было вращать шестеренки и заполнить геометрические формы. Я справился более-менее прилично благодаря тому, что в детстве все делал собственными руками. Консультант по профориентации поздравила меня и гордо сообщила, что может предложить идеальное для меня направление: пойти в автослесари. Признаться, я ее не понял. Я минут десять рассказывал ей о свете, музыке и дельфинах, а она принялась говорить со мной о гараже. Это, конечно, обрадовало бы Франсуа, и у нас с ним наконец появилась бы тема для разговора, но речь шла не об этом. Мне хотелось, чтобы у меня была соль на ногах, а не слесарный инструмент в руках.

Более получаса она пыталась меня уговорить. Тщетно.

Утомившись, она закончила разговор вопросом, который должна была задать в самом начале:

– Чем вы хотите заниматься в будущем?

Одно то, как она произнесла эту фразу, не позволяло мне мечтать о каком-то другом будущем, кроме того, которое она наметила. Единственной задачей этой женщины было не помочь мне, а обеспечить заполнение квоты на автослесарей, именно в этом была ее миссия.

– Я хочу быть дельфинологом, – четко произнес я, чтобы выказать свою решимость.

Дама посмотрела на меня с тревогой. У меня возникло такое чувство, будто я телевизор, из которого в конце программы пошел снег.

– Дельфи-что? – c гримасой отвращения переспросила она.

– Дельфинологом. Это человек, который изучает и ухаживает за дельфинами.

Она громко ахнула в знак того, что поняла, и принялась объяснять мне, что в ее каталоге нет такой профессии и что мне следует проявить благоразумие.

Думая, что я ее ответом удовлетворен, она предложила мне более экзотические варианты: шлифовщик, рыбовод, стеклодув или художник по керамике. Я отказался сразу от всего. Дама пожала плечами, отметила в моем дневнике, что опрос я прошел, и сказала, что в следующий раз мы все уладим.

Поэтому я решил определиться самостоятельно.

Воспользовавшись свободным временем, я отправился в среду в Париж, в Институт океанографии. Я собрал довольно много документов, которые прочел с интересом, однако не нашел такого направления, о котором мечтал. Для того чтобы иметь дело с дельфинами, имелись три варианта: армия, наука и парки развлечений.

Ни один из них меня не вдохновлял.

Постепенно я осознал, что на самом деле у меня не было желания изучать дельфинов. Я хотел быть дельфином. Но я уже знал, что эта мечта, скорее всего, никогда не осуществится.

Я любил этих существ больше всего на свете, но, возможно, лучшее проявление любви – это оставить их жить на свободе, в их естественной среде, и просто время от времени проведывать. И я дал себе слово никогда не терять с ними связь и регулярно к ним наведываться.