Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
– Ира учится на втором курсе в нашем институте. Представляешь, совпадение?
– И живет рядом, в доме Бенуа, – поспешил добавить Денис.
– Ну что ж, рада познакомиться, Ирочка. Я сейчас быстренько блинчики организую. Будем чай пить.
С этого дня Денис и Ира почти все время проводили вместе. Вместе ездили в институт, вместе возвращались. Их буквально магнитом тянуло друг к другу, и Денис забыл обо всех своих предыдущих подружках: о легкомысленной Лене, податливой Ане, и первой – Лидке из соседнего подъезда. Впрочем, Лидку он своей девушкой никогда не считал, она была первой почти у всех парней во дворе. Ни к одной из тех девиц он не относился всерьез, все ограничивалось лишь сексом, ему казалось, большего они и не хотят.
С Ирой все было иначе. До конца недели они вместе возвращались пешком из института, он зазывал ее к себе, они слушали музыку, целовались. На большее Денис не осмеливался, чувствуя ее застенчивое сопротивление. В воскресенье поехали в ЦПКО, прокатились на горках, сквозь снег посмотрели на город с высоты колеса обозрения, намерзлись, наелись горячих беляшей в кафе-стекляшке. Целовались на ветру и смеялись, смеялись, смеялись… Вдвоем им было весело и хорошо, невзирая на погоду, всегда и везде.
Йосемити, Калифорния, США, 2014
Глядя на его замершее лицо, Надя проговорила тихо:
– Понимаю, это была несчастная любовь…
Несчастная… Что может знать и понимать в любви эта девочка?
– А твоя Роуз, она здешняя?
– По родителям полячка, но стопроцентная американка по менталитету, – охотно сообщил он.
– Ясно. Тебе было с ней трудно. Знаешь, я заметила, мы с ними все-таки разные. Вот с тобой мне просто. Ты все понимаешь. А Дэби иной раз совсем не догоняет.
– У тебя из подружек здесь только Дэби? Русских нет?
– Не-а, русских здесь мало, а в нашем колледже я вообще одна.
– Надеюсь, завтра мы отыщем твою единственную подружку. Давай спать.
– Спокойной ночи, – сказала она.
– Спокойной ночи, – отозвался он, наблюдая из-под полуприкрытых век, как, повертевшись немного, Надя устроилась к нему спиной.
Должно быть, она по-детски сложила ладошки под щеку: из-под одеяла торчат острые лопатки, небрежно заплетенная на ночь короткая коса покоится на подушке.
Вторую неделю он без женщины, а эта так близко – руку протянуть. Протянуть? Мужское естество подталкивало решиться, останавливал разум: Надя почти ребенок, он для нее слишком стар. Юному телу под стать столь же юное, а у него от сидячей работы уже растет животик, и в зарослях на груди появились первые седые волоски. На голове их больше, но Роуз говорила, что седина ему к лицу. Рядом с Роуз он выглядел как старший брат, а с Надей? Как отец?.. Нет. Нельзя. Он должен передать ее с рук на руки подруге – и на этом все.
Чтобы не искушать себя, он повернулся на другой бок. Сквозь длинные иглы застывшей за окном сосны пробивался свет огромной, почти полной луны.
Лучше бы он ее не видел… Когда ночное светило попадалось на глаза во всей красе – с туманными знаками на белом диске, напоминающими не то материки, не то океаны, – в сердце закрадывалась непонятная тревога, в голову лезли тяжелые мысли, и ему с трудом удавалось заснуть. Сразу вспоминались те несколько месяцев в Тель-Авиве, когда он не имел сил жить. Днем за ним следили мама с тетей Соней, а когда на город спускалась ночь, спадала жара и смолкали уличные звуки, он оставался наедине с пугающе-яркой луной за окном, чувство вины терзало душу в сто раз сильнее и возникало желание покончить со всем разом – не помнить, не страдать, умереть…
Чтобы не видеть раздражающее сияние за окном, Дэн опять перевернулся и приказал себе закрыть глаза.
Тель-Авив, Израиль, 1994
Оказавшись со своей единственной сумкой за пропускным пунктом аэропорта «Бен-Гурион», Денис оглядывался в поисках мамы.
Выяснив, что он в гости, а не навсегда, мужик на паспортном контроле – бородатый, но стриженный под машинку, с крохотным черным блинчиком чуть не на затылке – вернул Денису российский загранпаспорт и махнул рукой: иди налево.
Царившее вокруг столпотворение настолько разительно отличалось от чинной, настороженной и относительно малолюдной тишины Пулково, лишь изредка прерываемой объявлениями об отлете и прибытии самолетов, что Денис слегка растерялся. Народу здесь было раз в десять больше. В глаза бросалось огромное число детей, часто по пять-шесть ребятишек сразу, в сопровождении бородатого отца в шляпе, нервной крикливой матери, а то еще и бабушки, соколом следившей, чтобы ее цыплята не разбегались далеко. Детишки в таких семействах выглядели чудно́: девочки в нескладных длинных платьицах, мальчики в шапочках-блинчиках на кудрявой макушке, с длинными локонами на висках и в белых рубашках навыпуск, которые смотрелись так, будто бабушка шила их, забыв надеть очки. Да еще через шею перекинуты какие-то нитки… Многие в окружающей толпе были одеты по-европейски, но тут и там попадались арабы в белых широких штанах и балахонах, в шлепанцах на босу ногу. Заметив, что прямо на него плывет огромная чернокожая женщина в тюрбане и длинной красной рубахе с вышитым воротом, Денис посторонился, чтобы пропустить ее, и чуть не столкнулся с девушкой в военной форме, спешащей с автоматом через плечо к пропускному пункту. От неожиданности он отпрянул и помотал головой. Сумасшествие, Вавилон…
Впрочем, уже два дня Денису казалось, что все происходящее с ним – это какой-то дикий сон. Еще позавчера утром он думал, что поездка в Израиль после защиты откладывается, и вот он в Тель-Авиве, а откладывается диплом, да и вообще неизвестно, получит ли он его когда-нибудь…
Он озирался в поисках мамы, но так и не заметил ее. Похудевшая, загоревшая и будто уменьшившаяся ростом, Нелли Леонидовна подбежала к нему, запыхавшись, кинулась на шею, расплакалась от счастья.
– Дениска, сынок!
– Мама…
– Ох, отощал, а бледный какой! Что ж ты, ведь лето… Или все занимался, да работал?
– Да, мам, работал.
– А где твои вещи, где чемодан?
– У меня сумка.
– И все?.. – мамины глаза застыли в тревоге. – Что случилось, Денис? Я не поняла из телеграммы, почему ты прилетел раньше. Уже получил диплом?
– Нет. Я потом все расскажу. Не здесь же…
– Ну да, ну да… Пойдем, нас Гия ждет, – она взяла его за руку и потащила куда-то, продолжая говорить: – Гия – наш сосед, грузин. Согласился подвезти, потому что на такси дорого, тут около двадцати километров. Но если бы я знала, что ты без багажа, не стала бы беспокоить человека. Даже неудобно. С одной сумкой можно было и на автобусе. Впрочем, на автобусе мне трудно, я ведь здесь, как немая, – тараторила мама, пробираясь сквозь толпу в направлении выхода. – Хожу в ульпан – это школа бесплатная, ивриту учат. Ужасно трудный язык, боюсь, никогда я его не освою, возраст уже не тот. Моя мама знала идиш, он проще – так на идиш тут мало кто говорит, он не официальный. А иврит, оказывается, чуть не две тысячи лет был мертвым языком, на нем только Тору читали, да иудейские богословы между собой переписывались. Поэтому он и не забылся окончательно. А когда появилось у евреев свое государство, они постановили: всем говорить на иврите, а не на местечковых диалектах, хотя большинство прекрасно понимали идиш. И вот, полвека прошло, возродился язык… Почти мертвый – он ведь сродни древнеарамейскому, ни одного похожего слова ни на одном европейском языке. А когда аналогии нет, из головы все мигом улетучивается. Я даже в алфавите до сих пор путаюсь. Представляешь, двадцать две буквы, но разное написание в начале и в конце слова, и ни одной гласной! Вместо них значки: точечки-черточки, их рядом с согласными ставят, и то не всегда. Считается, что взрослый грамотный человек и так поймет… Значки эти называются «некудот», я потому запомнила, что шутка у русских в ульпане такая: без гласных – никуда.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
