Корделия уже давно продумала маршрут своего путешествия и первым делом планировала посетить Великие озера. В Галифаксе она села на поезд и к вечеру уже была на месте. Двух часов на экскурсию явно не хватало, поэтому девушка переночевала в пансионе.
На следующее утро она проходила мимо автостоянки, когда длинный серебристый лимузин резко затормозил рядом. Оттуда вышел Гильельмо и с непроницаемым лицом распахнул для нее заднюю дверцу.
Увидев телохранителя мужа, Корделия застыла от удивления. Неужели ему удалось так быстро отыскать ее?
— Корделия, — послышался из лимузина знакомый голос. — Садись в машину, и поскорее. Считаю до пяти!
Кровь бросилась ей в лицо. Как Гвидо смеет разговаривать с ней, словно с непослушным ребенком?! Она склонилась к открытому окну.
— Кто-то следил за мной от самой яхты... так?
— Раз, — начал считать Гвидо, и она разозлилась еще больше.
— Это низко, недостойно!
— Два.
Боковым зрением она увидела, что Гильельмо сел на переднее сиденье.
— К тому же у меня могут быть свои планы.
— Три.
— Я только хочу посмотреть Ниагару, хорошо?
— Четыре.
— Ты не смеешь заставлять меня садиться в машину, если я этого не хочу, Гвидо Доминциани! — вне себя от ярости крикнула Корделия.
— Пять.
Она скрестила руки и вздернула подбородок. Гвидо вынырнул из машины, и, как всегда, при виде него сердце ее забилось чаще, а в горле сразу пересохло. Даже в этом состоянии она не могла не залюбоваться его потрясающей фигурой в светлом костюме.
К ним приближалась группа туристов. Заметив это, Гвидо сделал вид, что глубоко озабочен, и, с преувеличенной бережностью подхватив Корделию на руки, громко сказал:
— Тебе нельзя утомляться, любимая... нужно немного полежать. — И он добавил ей на ухо: — Причем со мной рядом.
Ей тоже не хотелось привлекать внимание окружающих, и она позволила ему усадить себя в лимузин, но тут же заявила:
— Я все равно пойду к водопаду!
Гвидо захлопнул дверцу и обернулся к ней. Взгляд его был тяжелым.
— Как ты посмела покинуть яхту? Там ты была в безопасности!
— Что ты несешь?! — оторопела она.
— Нравится это тебе или нет, но ты теперь жена одного богатого человека и внучка другого, а это делает тебя в высшей степени желанной добычей.
— Для кого?
— Для похитителей людей, воров и папарацци! — повысил голос Гвидо. — С того момента, как ты в одиночестве сошла с борта моей яхты, я места себе не нахожу! Член команды, которого капитан отправил за тобой в качестве телохранителя, потерял тебя из виду и до позднего вечера не мог сообщить, где ты находишься.
— Но при мне нет ничего стоящего, — побледнев, пробормотала Корделия.
— Шайка воров не побрезговала бы даже твоими дорогими часами, — резко бросил Гвидо.
Ей стало стыдно, и она опустила голову. Она совершила свое бегство в отместку мужу, а он, оказывается, искренне беспокоился о ней!
— Наверное, ты прав. Извини, я просто не подумала...
— Слава Богу, с тобой все в порядке, — с облегчением вздохнул он и неожиданно добавил: — Чего не скажешь о твоих волосах.
— Что? — удивилась Корделия.
Гвидо провел пальцами по ее рыжим кудрям, которые теперь доставали только до плеч.
— Откромсать такие прекрасные волосы... Как ты могла это сделать?!
Корделия покраснела. Она не ожидала, что он так будет переживать из-за ее прически.
— Ты знала, как я люблю их. — Гвидо убрал руку и тяжело вздохнул. — Хорошо еще, что я не восхищался твоим горлом, а то ты бы, наверное, назло мне перерезала его и истекла кровью.
У нее даже слезы навернулись на глаза, словно она утратила единственное, что делало ее привлекательной.
— Они отрастут, — жалобно прошептала она, хотя ей нравилась короткая прическа, с ней гораздо легче было справляться.
— А теперь мы пойдем осматривать Ниагару, — тихо сказал Гвидо.
— Нет...
— Я настаиваю, моя крошка. С сегодняшнего дня мы начнем учиться жить вместе. — Поймав испуганный взгляд Корделии, Гвидо добавил: — У меня были серьезные дела, но все равно я не должен был отсутствовать так долго.
Они отправились к водопаду, а за ними, на почтительном расстоянии, последовали Гильельмо и еще один телохранитель.
День стоял чудесный: солнце щедро проливало свой свет на буйную зелень лесов. Корделия была очарована красотой дикой природы, низвергающей свои воды с головокружительной высоты.
Они долго слушали оглушительный шум водопада, а потом вернулись в город Ниагара-Фоле. Гуляя по парку, Корделия подняла глаза и встретила взгляд Гвидо, напряженно всматривающегося в ее лицо.
— Что с тобой? — смущенно спросила она.
— Ты не сознаешь своей силы, — сказал он и удивленно покачал головой. — И во многом так и осталась невинной девушкой. Я должен был понять это, когда ты пришла ко мне, но был так зол...
И Корделия вдруг осознала, что за несколько дней, что они были врозь, Гвидо очень изменился, освободившись от горечи и желания причинять ей боль.
— Я пыталась рассказать тебе, что ничего не...
— Не надо... — Он ласково прижал палец к ее губам. — Оставим все это в прошлом.
Ее глаза потемнели.
— Но...
— Я не хочу ничего вспоминать. Десять лет назад мы были еще детьми, а детям свойственно делать глупости.
Корделия хотела сказать, что не делала никаких глупостей и не заслужила его ненависти, но передумала, решив, что сейчас не время и не место снова затевать спор. Гвидо сделал шаг навстречу, а значит, и она должна последовать его примеру.
Она снова подняла к нему лицо и словно обожглась о горящий взгляд его золотистых глаз. Окружающий мир перестал существовать, и Корделия уже не видела ничего, кроме его сильного тела, чувственного рта...
— Я хочу тебя, моя голубка, — откровенно признался Гвидо, жадно поедая взглядом ее пышное тело.
И сразу воздух сгустился вокруг них, все звуки отдалились, и мир будто замер в ожидании. Корделия смущенно почувствовала, как набухают ее груди и рождается сладкое томление внизу живота. Гвидо положил руки ей на плечи и властно притянул к себе. Неистовое желание, словно цунами, нарастало в ней.
— Увы, нам придется немного подождать. Что ж, в ожидании тоже есть своя прелесть, — тихо промолвил Гвидо, взяв ее за руку, и потянул прочь.
Корделия не помнила, как они вернулись к машине. Она, словно сквозь туман, слышала, как Гильельмо заговорил о ланче, потом веселый смех Гвидо долетел до ее ушей, но все утратило для нее смысл, кроме горящих, как у ягуара, глаз мужа и ощущения его теплой, сильной, поддерживающей ее руки.
