Если бы не музыка, шестнадцатилетняя Хилари Уинтон, наверное, сошла бы с ума от одиночества и гнетущей тоски.
Когда упреки мачехи и безразличие отца, возраставшие с каждым днем, доводили ее до отчаяния, она садилась за свое старенькое пианино и, едва касаясь клавиш, переносилась вместе с потоком льющихся дивных звуков в другой мир — призрачный и восхитительный.
Именно на этом инструменте играла еще девочкой ее ныне покойная мать. Сколько же пламенных мыслей поведала мама этим черно-белым полированным клавишам! — вновь и вновь задумывалась Хилари. Сколько радости и печали разделила с ними! Наверное, это пианино помнит все: и ее первую любовь, и то, что творилось в маминой душе, когда она повстречала папу…
Размышлять об отце ей было больно и страшно. Он как будто терял самого себя — становился все более раздражительным, злобным и нетерпимым.
Пока мама не покинула их, жизнь текла совсем по-другому. Дни были наполнены нескончаемыми заботами, однако никто не жаловался, поскольку в преодолении трудностей каждый получал свою порцию радости и удовлетворения, чувствуя теплоту и заботу близких.
Хилари занималась помногу и с большим упоением. Играла вечно прекрасные произведения Моцарта, Бетховена, Грига, Листа… Импровизировала, а еще много сочиняла.
Все ее переживания — скорбь по безвременно ушедшей матери, страдания от недостатка понимания со стороны отца, страх перед неизвестным будущим — выливались в музыку. Погружаясь в мир звуков и мелодий, она также много мечтала — о большой любви, о всепоглощающей страсти, о духовной близости с единственным мужчиной, который непременно должен был повстречаться на ее пути.
1
В это воскресное утро вся семья была в сборе. Эдвин Айртон наблюдал за родственниками и размышлял о вечном: о справедливости, о жизни и смерти, о непостижимости человеческой природы.
Его прабабка, Мириам Грейс, тихая задумчивая старушка, решила весьма оригинальным способом поразить родню. Она завещала фамильное имение малознакомой молодой женщине, с которой встречалась за несколько лет до смерти всего пару раз.
— На старости лет Мириам выжила из ума, я давно это понял! — пробурчал, багровея от негодования, дядя Эдвина — крепкий мужчина с аккуратно подстриженными усами.
— Наверное, матушка решила жестоко подшутить над нами! Другого объяснения ее странному поступку я просто не нахожу! — вскинув вверх сухие руки, воскликнул сын покойной, дед Эдвина.
— Подарить имение неизвестно кому — полное неуважение ко всем нам! — заявила, качая головой, Дороти, внучатая племянница Мириам.
Эдвин понимал, чем вызвано возмущение родственников, несмотря на то, что речь шла лишь о небольшом старом коттеджике с садом. Этот дом принадлежал семье на протяжении двух столетий, был как будто подернут дымкой времени и являл собой неотъемлемую часть жизни каждого из присутствовавших. Потому-то столь удивительными и непонятными в этой истории казались всем причины, побудившие Мириам завещать имение посторонней женщине, Хилари Уинтон.
— Невероятно! — Отец Эдвина, вдовец Говард Айртон нервно забарабанил пальцами по столу, у которого стоял. — Бабуля решила оставить часть своего имущества дочери убийцы моей жены! Она точно спятила!
С тех страшных пор прошло почти пять лет, но Говард все еще пребывал в трауре. Он жил одиноко и замкнуто, не посещал ни банкетов, ни юбилеев, хотя раньше обожал выходить в свет. Вместе с супругой.
Все, кто знали чету Айртонов, прекрасно понимали горе Говарда. В отношениях между ним и Изольдой не было ни фальши, ни искусственности, ни показухи. Они познакомились еще подростками и умудрились пронести свою любовь сквозь года чистой, сильной и незапятнанной.
Произошедшая пять лет назад трагедия явилась страшным ударом не только для Говарда и Эдвина, но и для четырех других семей. Гилберт Уинтон сел за руль в нетрезвом состоянии и, выехав на встречную полосу, врезался на опасном перекрестке в автомобиль Изольды Айртон. Погиб не только сам Уинтон, но и трое его пассажиров.
В то лето расположенный по соседству с виллой Айртонов коттедж сдавали множеству людей. Говард и Изольда бывали в Майами-Бич нечасто, но когда такое случалось, изнывали от шума, не стихавшего круглые сутки. Время от времени Говард собирался поговорить с владельцем вечно наполненного развеселыми туристами дома насчет его покупки. Лишь таким способом можно было заполучить спокойствие и относительную тишину. Все остальные коттеджи, за исключением дома Мириам, находились на приличном расстоянии от их виллы.
Семейство Уинтонов состояло из трех человек — Гилберта Уинтона, его вечно чем-то недовольной супруги Анны и дочери от первого брака, Хилари.
Эдвин видел их несколько раз издалека. Создавалось такое впечатление, что Анна постоянно отчитывает мужа и все время делает падчерице замечания. По крайней мере, об этом свидетельствовали ее мимика и неприятные гримасы. Гилберт выглядел так, будто окончательно разочаровался в жизни.
Самой привлекательной из Уинтонов была молодая Хилари. Эдвин засматривался на нее и мечтал с ней познакомиться. О том, что она еще школьница, он даже подумать не мог…
Дело в том, что Хилари уже тогда обладала фигурой созревшей аппетитной женщины и вела себя соответствующе.
Окна правой боковой части виллы Айртонов выходили на коттедж, в котором временно жили Уинтоны и их друзья. В это лето Эдвин как никогда часто приезжал в Майами-Бич по вечерам и оставался там на ночь. Наверное, это было связано с жуткой усталостью. Здесь же ему лучше отдыхалось и крепче спалось. А еще Эдвину не терпелось вновь и вновь взглянуть на устраиваемое Хилари ночное шоу. С наступлением полуночи она выходила из дома и, совершенно обнаженная, принималась самозабвенно плавать в бассейне с голубой водой и подсветкой.
Разглядывать из окна ее полную грудь, ее очаровательный плотный округлый зад доставляло Эдвину истинное удовольствие.
Он не считал, что совершает нечто постыдное. Любой молодой мужчина, окажись тот на его месте, не упустил бы возможности посмотреть столь чудесное представление.
Эдвин был уверен, что Хилари плавает в таком виде специально для него. Он даже не сомневался в том, что каждый вечер, когда остальные уезжают развлекаться, она остается дома именно для того, чтобы поймать его на крючок.
Наверняка это обольстительное создание давно заприметило меня, разузнало, кто я такой и каким обладаю состоянием, думал он, самоуверенно ухмыляясь. Поэтому и лезет из кожи вон, чтобы привлечь к себе мое внимание. Готов поспорить — эта особа давно просчитала, ' что из окон виллы великолепно просматривается бассейн. И теперь крутится перед моими глазами, терпеливо выжидая своего часа.
Мысль о том, что его так откровенно приглашают к близости, будила в нем противоречивые чувства.
