Я лично был внешне спокоен во время экзаменационной сессии, я даже не ощущал заметного волнения. Это был скованный заряд. Зато после окончания сессии, я лежал целые сутки пластом в постели, как будто разбитый параличом. Это была разрядка аккумулятора.
Так и сегодня в Москве. Это разрядка многолетнего и сложного психического процесса в душе нации. Начало войны принесло людям первый толчок. Люди восприняли войну как облегчение, как возможность освобождения от ненавистных им условий существующего режима. Кривая психического процесса облегчения постепенно спадала по мере того, как люди убеждались в необоснованности их надежд.
Наступил некоторый стабильный период, где люди ощущали только одно – тщетность всех надежд. Затем началась перезарядка полюсов в душах людей.
Одновременно с ростом отрицательного отношения к внешнему фактору войны, была посеяна и пустила ростки новая надежда – достигнуть лучшего будущего можно своими силами, для этого нужно изгнать внешнего врага. К этому времени внешний фактор стал для них врагом.
С чудовищными трудностями народ шагал к победе, движимый ненавистью к врагу и всё возрастающей надеждой на лучшее будущее после войны. Русские убивали немцев, мстя за неоправданную надежду, разбитую мечту.
И ещё больше вела их вперед путеводная звезда новой надежды. Никогда они не стали бы воевать ради сохранения той родины, какую они знали ещё до войны. Сначала они не хотели воевать, надеясь, что немцы принесут им Мессию, теперь же они воевали потому, что Мессию они увидели с другой стороны.
Недалёкий человек скажет, что надежда – это пустяк. Вещь нематериальная, руками её не пощупаешь и в рот её не засунешь. Зато врачи хорошо знают, как много значит надежда.
Часто для тяжело раненого или больного человека надежда является фактором, от которого зависит его жизнь или смерть. Возьмите в критический период у человека надежду – и он умрёт.
Вдохните надежду в душу умирающего – и он выживет. Великую силу имеет эта нематериальная вещичка. Это одна из пружин, которые руководят поступками человека, общества, нации.
Сегодня перед нашими глазами грандиозная картина. Кривая перезарядки психического аккумулятора нации достигла своего предела. Полюса искрятся от перенапряжения. Это вершина долголетнего процесса, происходившего в самых тяжёлых условиях, когда-либо выпадавших на долю нации.
Такие вещи бывают раз в столетие. Неудивительно, что Москва кипит, неудивительно, что незнакомые люди обнимают нас и целуют только за то, что мы в военной форме, неудивительно, что люди беспричинно плачут на улицах.
Около Исторического Музея я встречаю старшего лейтенанта Валентину Гринчук. На её лице скользит слегка растерянная улыбка, как будто она не понимает, почему кругом такой шум и волнение.
Она безошибочно находила дорогу в дремучих партизанских трущобах, но здесь она кажется маленькой девочкой, заблудившейся в дремучем лесу человеческой стихии. Валя даже не замечает восхищенных взглядов людей, оборачивающихся ей вслед.
«Ну, Валюша! С Победой!» – говорю я ей, как говорил сегодня уже десятки раз. Я смотрю в васильковые глаза Вали, беру её как ребенка за подбородок, поднимаю её голову к небу. Голубые глаза лучатся навстречу мне серьёзно и немного грустно.
«С Победой, Валюша!» Я наклоняюсь и крепко целую пухлые губы Вали. Она не сопротивляется, только беспомощно смотрит широко открытыми глазами куда-то вдаль. Под жестким ремнем портупеи я чувствую хрупкое девичье тело.
Валя, ты сегодня какая-то совсем крошечная. Что с тобой? Ведь ты имеешь больше прав на этот день, чем кто другой. Открой шире твои голубые глаза, девушка с орденами на груди и ранами на детском теле! Запечатлей на всю жизнь этот день, ради которого ты отдала свою молодость.
Мне хочется взять Валю на руки и сказать: «Посмотри кругом на ликующую Москву, Валюша!» Ведь это благодарят тебя, храброе дитя Полесья! Это награда тебе – за ночи в снегах, за дни в боях, за команду «Огонь!», за последнюю гранату у пояса.
Ты не побоялась бы сорвать кольцо гранаты, прижав её к груди. Так не бойся же сегодня радоваться этому дню, к которому мы шли долгие дни и годы! Шли сквозь дым и пламя пожаров, по пеплу родного крова, по трупам товарищей.
Мы долго бродим с Валей по городу – по улице Горького, вблизи Большого театра, по набережной вокруг Кремля. Хочется впитать в себя всё, чем дышит сегодня победная столица. Хочется подняться над миром, окинуть оком всё, что творится кругом, навсегда запечатлеть этот день во всем его неповторимом величии. Ведь не каждому улыбнулась судьба быть в этот день в Москве, в фокусе великих событий.
Мы идем с Валей молча, каждый погружённый в свои думы.
Если в мире существует абсолютное счастье, то я должен быть абсолютно счастлив сегодня. Золотой сон человечества о мире во всем мире сошёл на землю в этот солнечный день Девятого Мая. Тёмные силы повержены во прах.
Над миром плывут величественные гимны держав-победительниц. Они вещают народам свободу. Свободу от страха за свою жизнь. Свободу от расовой ненависти нацизма, от классовой вражды коммунизма. Свободу от страха за свою свободу. Разве не звучат величием слова Атлантической Хартии?
Наши вожди отказались от доктрины о невозможности сосуществования капиталистической и коммунистической систем в одном мире. Великие Западные Демократии кровью своих солдат скрепили нерушимую дружбу народов наших стран. В горниле войны выковалось взаимопонимание народов и наций, государств и правительств.
Такие катаклизмы истории сметают с лица земли политические системы и государства, меняют политическую карту мира. Отгремевшая сегодня война должна неизбежно привести к коренным изменениям в советской системе. Ведь не даром Партия и Правительство ясно давали понять это народу в последние годы войны.
О чём задумалась девушка с орденами на груди – вспоминает она пепел родной деревни или грохот пущенных под откос поездов? Крик журавлей над родными полесскими болотами тебе дороже, чем праздничный шум московских улиц.
Дитя природы, ты взялась за оружие, не думая о Сталине или противоречиях государственных систем. Ты нажимала спуск снайперской винтовки просто потому, что человек в кресте прицела пришёл на твою землю, потому что он сжёг твой дом, потому что он убьёт тебя, если ты не убьёшь его.
Я углом глаз смотрю на Валю.
«Что ты такая скучная, Валя?» – спрашиваю я, – «О чём мечтаешь?
«Да просто так», – отвечает она – «Грустно что-то. Когда война была, просто воевали. Если и думали, то только как бы поскорей конец. Этот конец казался таким чудесным, а получилось совсем просто. Теперь этот день пройдет и опять…» Валя не договаривает, но я понимаю, что она думает. Внезапно мне становится жаль её. Видно она вспоминает соломенные крыши полесской деревни, журавль у колодца и маленькую босоногую девочку с вёдрами в руках.
Она преломляет в своем личном сознании тот вопрос, который стоит теперь перед каждым из нас. В нём звучит зарождающаяся боязнь, что надежда, которой мы жили во время войны, может исчезнуть и опять…
