как приличный человек завернулся в тонкое одеяло — он был осторожен, когда его вырвало кровью, и оно осталось чистым, без единого пятнышка. Затем он улыбнулся и написал в воздухе целую последовательность знаков.
К несчастью, мальчик был слишком юн, не обладал ни прекрасной памятью, ни особой понятливостью, долго таращился, но так и не сообразил, что от него хотят.
Видя, что подросток по неведомой причине уставился на него, Ли Ляньхуа радостно улыбнулся и принялся писать в воздухе более терпеливо, вот только тот мрачно смотрел на его жесты, и всё так же совершенно ничегошеньки не понимал.
Отчего Ли Ляньхуа развеселился ещё сильнее.
Тут Юйде вернулась со свежезаваренным чаем и перекинутым через плечо длинным халатом глубокого иссиня-чёрного цвета, правда, ношенным. При виде одежды на лице пленника отразился восторг, он снова начертил в воздухе много знаков.
Юйде растерялась, беспомощно переглянулась с мальчиком в синем.
— Циншу, что он говорит? — шёпотом спросила она.
— Демоны знают, — закатил глаза подросток. — Скорее всего, у него с головой проблемы.
Юйде вручила Ли Ляньхуа одежду и чай, он наконец сделал глоток и начертил девочке «спасибо». Та очаровательно улыбнулась — несмотря на юный возраст, она уже научилась кокетству.
С повреждением кровеносных сосудов лёгких, Ли Ляньхуа не осмеливался пить горячий чай, только подержал во рту, Юйде подала платок, он послушно прополоскал рот и сплюнул — ткань окрасилась кровью.
Затем Юйде принесла ему жидкую кашу. Раз уж Цзяо Лицяо пока не желала его смерти, Ли Ляньхуа самодовольно лечился в этой тюрьме, хотелось ему чая — пил чай, хотелось мяса — ел мясо, пользуясь тем, что не может говорить, знаками он командовал подростками, посылая их в огонь и воду, а им деваться было некуда — и на небо пути нет, и в землю не спрятаться — приходилось доставать всё, чего бы он ни пожелал.
Они промучились с ним таким образом двенадцать-тринадцать дней, и раны Ли Ляньхуа наконец стали заживать. Юйде и Циншу теперь прекрасно знали, что этот изящный и нежный избалованный господин на самом деле страшен, что-то в его словах заставляло повиноваться — не говоря уже о прочем. Одно только то, что Ли Ляньхуа звал их посреди ночи, стуча о кровать железными цепями, уже было невыносимо, и уж тем более, не стоит упоминать о его оригинальных способах безмолвно устраивать сцены вроде «сперва в плач, потом — скандалить, а затем вешаться», сопротивляться которым дети никак не могли.
Спустя тринадцать дней, Цзяо Лицяо наконец ступила за порог тюрьмы.
Предводительница Цзяо по-прежнему выглядела прекрасной как фея — даже в бледно-сиреневом платье, без яшмы и жемчуга в волосах, своим обликом она могла разрушать города. Ли Ляньхуа с улыбкой посмотрел на неё — за все долгие годы он путешествовал и к югу, и к северу от Янцзы, бывал в пустынях Западного края, но нигде не видел человека прекраснее. И что бы ни скрывалось под внешним обликом, посмотреть на красавицу всегда приятно.
Шелковистые волосы цвета воронова крыла уложены в свободный узел сбоку и завязаны одной только лентой — казалось, стоит Цзяо Лицяо пошевелиться, как они распустятся, и невольно хотелось помочь ей затянуть их потуже. В атласных туфельках она ступала беззвучно и, наряженная как юная девушка, совсем не выглядела на тридцать с лишним лет. Юйде и Циншу удалились, когда она вошла плавной походкой и с улыбкой посмотрела на Ли Ляньхуа.
Тот усмехнулся и вдруг заговорил.
— Глава Цзяо владеет искусством сохранять наружность, всё ещё свежа и прекрасна, словно семнадцатилетняя девушка. — За прошедшие дни его горло восстановилось, он лишь боялся, что искренняя Юйде и юный Циншу, узнав об этом, снова разозлятся.
Ничуть не удивившись, Цзяо Лицяо обворожительно улыбнулась.
— Как тебе мой удар в доме Лю Кэхэ?
— Смело можно назвать потрясающим, даже Ян Юньчунь восхитился, — честно похвалил он.
— Похоже, за десять лет упорных тренировок я и правда продвинулась, а вот глава Ли сильно сдал, — ещё больше разулыбалась она.
Ли Ляньхуа слегка усмехнулся, но не ответил. Цзяо Лицяо вздохнула, понимая, почему он ничего не сказал — пусть она и совершенствовалась десять лет, пусть и научилась потрясающим приёмам, а всё же едва смогла сразиться с ним вничью.
Вот только Ли Ляньхуа — не Ли Сянъи, и неясно, кого высмеивали слова «глава Ли сильно сдал». Обладая живым и гибким умом, Цзяо Лицяо не разозлилась, а продолжила болтать и смеяться.
— Величие главы Ли тогда пугало такую юную девочку, как я, мне и присниться не могло, что в один прекрасный день сумею сыграть с тобой вничью. — Её светлый взор оживился, она оглядела Ли Ляньхуа с головы до ног и снова вздохнула. — Но глава Ли есть глава Ли, я и представить не могу, как ты докатился до такого… Много горечи хлебнул за эти годы?
— Сколько я хлебнул горечи, сколько выпил мёда, сколько съел риса и соли… пожалуй, лазутчикам главы Цзяо известно лучше, чем мне самому. Не страдала ли ты эти несколько лет? — ласково спросил он.
Цзяо Лицяо замерла, слегка нахмурив изящные брови — в мягком облике Ли Ляньхуа ничто не выдавало насмешки. За всю жизнь она ни от кого не слышала такого вопроса, потому сильно удивилась.
— Я?
Ли Ляньхуа кивнул, Цзяо Лицяо смотрела на него не отрываясь, неожиданно отбросила свои чарующие манеры и сменила тон.
— Ты ведь понимаешь, почему я тебя не убила.
Ли Ляньхуа кивнул, Цзяо Лицяо посмотрела на него, на сковывающие его цепи.
— Кровать изготовлена из чистой стали, цепи — из тысячелетнего чёрного железа. Ты умный человек и понимаешь, что покончить с собой будет нелегко, и я могу приказать, чтобы за тобой присматривали.
— Хочу спросить кое о чём, — усмехнувшись, невпопад сказал Ли Ляньхуа.
— О чём? — Брови Цзяо Лицяо оставались нахмуренными, она всегда любила улыбаться, и такое выражение ей было несвойственно.
— Вы с Лю Кэхэ сговорились и убили нескольких человек. Он делал это ради семьи, а ты почему? — Ли Ляньхуа взял одну из цепей и легонько подбросил вверх, звонко забряцали, наталкиваясь друг на друга, звенья, он поднял руку и придержал цепь. — Сколько дней ты провела в императорском дворце? Для чего Цинлян Юй, твой подчинённый, украл Шаоши, чтобы противостоять Шишоу? Чтобы свергнуть императора?
— Верно, — медленно проговорила Цзяо Лицяо, по её лицу словно пробежало облачко, с холодным выражением оно и правда сияло как лёд. — Кого хочу, того и убиваю, как и всегда.
— Хочешь занять трон?
Цзяо Лицяо поджала ярко-красные губы и не проронила
