сказка, не менее фантастичная, чем первая, — о попе Иоанне. За два десятилетия (1289–1307), пока тамплиеры гуляли в Европе, она стала привычной и общедоступной версией, в которой перестали сомневаться все.
Но удивительно не столько это, сколько то, что и 700 лет спустя легенда о монгольской исключительности близка интеллекту европейского обывателя, несмотря на то что большинство средневековых представлений пересмотрены, отброшены и ныне воспринимаются как курьёзы. Мы улыбаемся, читая о псоглавцах или амазонках, но ведь наивная монголофобия — вымысел того же порядка. И даже ещё хуже, ибо искажённое знание о постороннем предмете подменяется отношением к нему, т.е. из сферы науки вопрос переходит в область эмоций, вследствие чего трезвый подход становится невозможным.
Опыт осмысления
Кажется необъяснимым тот факт, что русские летописцы ничего не рассказывают о несторианах при дворах монгольских ханов, в то время как китайцы, мусульмане, армяне-монофизиты и католики пишут об этом обстоятельстве весьма подробно и охотно. Неосведомлённость русских исключена. Князь Ярослав Всеволодович и его сын Андрей были в ставке Гуюка в то время, когда там было полно несториан. Александр Невский стал побратимом Сартака, окружённого несторианами. В царствование Мункэ, когда несториане были у власти, русские мастера ездили в Каракорум на заработки. Короче говоря, они не могли не видеть и не знать, что существуют кочевники-христиане.
Впрочем, в некоторых документах есть недвусмысленные оговорки. На Лионском соборе 1245 г. киевский митрополит Пётр Акерович, отвечая на вопросы о татарской вере, сообщил: «Они верят в единого владыку света… (это ещё можно понять как митраизм, хотя в равной мере определение может быть отнесено к христианству. — Л.Г.) …Бог и его сын на небе, а Чирхан на земле! (Тут уже наверняка не митраизм, не бон и не «Чёрная вера», так как вторая ипостась у всех них — женская. — Л.Г.). Каждое утро возводят к небу руки в честь творца (способ молитвы несториан, тогда как православные складывают руки на груди. — Л.Г.). Если едят, то первый кусок бросают в воздух в честь творца, если пьют — часть льют на землю (это не религиозный, а этнографический обряд. — Л.Г.). Они говорят, что руководитель их святой Иван».
Сомнений, что киевский митрополит знал о несторианах не меньше любого из своих современников, нет, но сведение об этом сохранилось не в русских летописях или житиях, а в Rerum Britannicarum mediaevi scriptores, or Chronicles and memorials of Great Britain and Ireland during the Middle Ages (t. 36, pp. 386–389; t. 70, pp. 272–273)[1196].
Второй текст совсем иного характера. Это ответы митрополии на вопросы сарайского епископа Феогноста, датируемые приблизительно 1269 г. «Въпрос. Подобает ли, свящав трапезу (освятив святые дары. — Л.Г.), преносити с места на место и на ней литоргисати? (т.е. служить обедню. — Л.Г.). Ответ. Подобаеть, занеже по нужи есть. Ходящие люди (кочевники. — Л.Г.) не имеют себе упокойна места; но стрещи (беречь — Л.Г.) со страхом и трепетом, в чистом месте поставить ю, и служити на ней»[1197].
Речь идёт о способе церковной службы для кочевников. Но для каких? Православные аланы (предки осетин) и бродники (предки казаков) жили оседло; крещёные половцы бежали от монголов в Венгрию и Галицкую землю. Остаются только пришлые монгольские воины, т.е. несториане. Но мог ли православный епископ допускать к евхаристии еретиков? Канонически — нет. Но попробуем заглянуть в историю.
В первой половине XIII в. православные и несториане были врагами, но переворот Берке (1257 г.) и гонения, произведённые им против несториан, сторонников его соперников Сартака и Улакчи, подорвали значение несторианской общины как политической силы. При Менгу-Тимуре обострились отношения между Золотой Ордой и ильханом Хулагу, покровительствовавшим несторианству. Золотоордынские несториане оказались в изоляции и, можно думать, стали посещать православные церкви. Никакой специальной унии не понадобилось. Объединение христиан в пределах Сарайской епархии, видимо, произошло исподволь, как естественный процесс.
А не в этой ли исторической модификации кроется разгадка заговора молчания? Вначале, до 1257 г., когда несториане были в силе, о них хотели писать злобно, но не смели. А потом, когда православная церковь и ханская власть достигли соглашения, а униженные несториане стали неопасны, стало выгоднее привлекать их на свою сторону, нежели напоминать им об Эфесском соборе 431 г., после которого утекло столько воды. Сменилось время — и стали другими отношения людей между собой.
В XIII в. верные татары были нужны каждому, а по понятиям того времени «верные» означало «единоверные». Подобно тому, как торки, чёрные клобуки и берендеи искали в XII в. покровительства киевских князей, так должны были монгольские христиане лепиться к южной границе Русской земли, замалчивая былую рознь. Если наши общие соображения правильны, то там должны остаться их потомки. И они есть, это так называемые однодворцы, христиане, носящие тюркские фамилии[1198]. Они никогда не были мусульманами, потому что татар, обращённых в христианство из ислама, называют «кряшены», а о татарских богатырях, выходцах из Орды, мы скажем ниже, в другой связи.
В отличие от предыдущей эта, этногенетическая, гипотеза может быть отчасти проверена и уточнена путём этнографических работ, проведённых под определённым углом зрения и подчинённых заранее заданной цели. Чтобы решить любую проблему, надо сначала её поставить. В этом смысл любой гипотезы.
Опыт обобщения
А теперь, зная реальную историю Центральной Азии, спросим: могло ли в ней создаться в XII–XIII вв. государство, основанное, подобно халифату, на конфессиональном принципе? Да — могло! По своей структуре оно напоминало бы[1199] тюркский и уйгурский каганаты, но, пожалуй, было бы более устойчивым и менее агрессивным. Оно было бы третьим вариантом христианских культур и легко воспринимало бы достижения Европы и Ближнего Востока, находясь в постоянной оппозиции к Сунскому Китаю. Экономика его базировалась бы на сочетании кочевого скотоводства и оазисного земледелия Уйгурии; в нём процветала бы транзитная караванная торговля, но не возникло бы возможность организации далёких военных походов, потому что «люди длинной воли» не пришли бы к власти, а победили бы их соперники: найманы, кераиты и меркиты.
Кто помешал этому естественному ходу событий? Чингисхан и его монгольские ветераны, поставившие во главу угла не родо-племенную, а военную организацию, которая по самой своей природе решила все внешнеполитические, культурно-идеологические и социально-экономические проблемы длинным копьём и острой саблей.
Человек он был, бесспорно, способный, и соратники его обладали мужеством, но ясно, что выиграть четыре внешних войны (с половцами, чжурчжэнями, хорезмийскими тюрками и тангутами) монголам удалось не столько из-за личных качеств Чингисхана, сколько из-за глубокого кризиса — точнее, перелома, затронувшего в XIII в. всю Европу, Ближний и Дальний